Шрифт:
Закладка:
— Лишка, — послышался голос Юрока, — это я.
Шаман появился из за снежной завесы. Глаза в узких шелках век внимательно и даже как-то пытливо оглядывали девочку. Лишка расслабилась и сразу как-то обмякла. Разноцветные круги поплыли перед глазами, она начала заваливаться в бок, так что шаману пришлось подхватить ее. Оставшуюся дорогу девочка висела на его плече, еле двигая ногами. Юрок ни о чем не расспрашивал и сам ничего не говорил. В землянке он уложил девочку на лавку, помог раздеться и занялся ранами.
…
..Когда же приходило время, всегда всходила на небосвод новая звезда. И дано было Парсу-вседержителю видеть ее и определять по ней место и время рождения бога. И радовались все в Ирии, и веселились, и пировали, прославляя род свой. Но нарушен был порядок в тот страшный год. Мрачная тень легла на веселый город богов, тревогой наполнились их сердца, и холодный ужас змеей улегся у мирового дерева, ибо всем было известно о пророчестве Аримана, и близко было время его свершения — Ярла ждала ребенка. Как ни старалась она скрыть свою тяжесть, как ни хоронилась, правда проступала сквозь любые уловки. И вот уже старшие боги — четверо сродных братьев Ярлы, явились в ее зеленые покои и стали говорить с ней, и просить, и настаивать, и грозить, и умолять. Молча слушала их нежная Ярла. Как серый камень у озера немо смотрит в бездну вод, как сломанное дерево тянет покалеченные ветви в небо, так стояла она в своих покоях перед богами. Только один раз вскрикнула она, когда Парс подошел к ней и протянул свою руку. Как от скорпиона отпрянула Ярла от брата. А когда боги кончили говорить, кивнула им дочь Аримана и заперлась в своем храме, и уж не выходила оттуда до самого дня разрешения.
В установленный день села Ярла в свою колесницу, укрыла лицо черным полотном. Взяла на руки ребенка. И повез их Парс-вседержитель на край мира, туда, где поставлен был камень. И принесли в жертву сына богини, и спасен был мир этой кровью. Так свершилась Великая жертва, и больше никто не слышал смеха богини. И только холодным синим светом светила с небосвода звезда Рожденного на погибель, Проклятого ребенка, внука Аримана…
Глава 7
Глава 7
Юрок сидел возле лавки на которой в беспамятстве лежала Лишка. Раны были не хороши. Большая кровопотеря лишала девочку сил, и яд когтей волколака проникал в организм, встречая только слабое сопротивление, хотя в другой ситуации, он был бы не так опасен ученице скита. Старый шаман смотрел на огонь в очаге, автоматически обтирал девочке лоб, но мыслями был далеко. В пляске пламени видел он то, что осталось далеко позади. Тогда восемь лет назад он не знал, что это последний день его счастливой жизни… или просто последний день жизни, ведь то, что с ним происходило потом, и жизнью назвать нельзя. А тогда, он стоял у юрты, и четыре шамана соседних кланов ставили около его столба, ствол молодой березы. Тот ствол был украшен лентами, бусами, шкурками песцов, но главное, на нем было двадцать одна зарубка-ступень ведущая в верхний мир — столько, сколько бывает лишь раз в тысячу лет. И над ними, на самом верху гордо топорщил перья угольно черный ворон — ворон Удага.
— Если бы сам не видел — не смог бы поверить, — подошел к Юроку старый Мерге. — Одарили боги твой род Юрок. Дали надежду нам всем.
Да… надежду. Никогда не рождался такой сильный шаман, что мог в неполных десять лет подняться до края. Сам Юрок со своим братом полярной совой летел до четырнадцатого неба вслед за Удагой. Дальше ему не было хода, он знал это. А ворон поднимался выше, и не было в нем заметно усталости. Внук, любимый внук, что с детства восхищал и даже пугал деда своим даром стоял в круге шаманов не только, как равный. Легко читал Юрок во взглядах и восхищение, и удивление, и зависть — что уж говорить, люди есть люди. Но главное, уже проступала в глазах готовность покориться. Недаром, в страшное время пришел Удага на землю. Дрожали пласты мирозданья и сила начала покидать мир. Всем было ясно, что дар Удаги — это шанс. И склоняли старые шаманы головы, и благодарили богов за чудо. А он — Юрок — не мог оторвать взгляда от своего Удаги. И смеялся и плакал, не стесняясь посторонних.
И другой огонь вставал перед взором Юрока. Погребальный. Черным тогда казался он шаману. Не было сил смотреть на него. Как будто чужими руками кидал он в него вещи внука. Раненым зверем завыл, когда поставили в костер березу с семью-тремя зарубками. Все кричал, что не мог умереть Удага. Не верил. Хоть сам ходил в сеанс.
