Михалка с опаской поглядел на Дорофея. Успеет ли деньги отсчитать? Как бы не заснул сразу.

Михайла быстро расплатился с хозяином и вернулся к Дорофею, немного пошатываясь. Он не хотел показывать, что сам остался совсем трезв.

– Ишь, развезло тебя как, Михалка, – сказал Дорофей, вставая. – Ну, давай, я тебе пособлю.

Он поднялся и тяжело навалился на Михалку, ухватив его за руку.

– Ну, иди, иди, ничего, – бормотал Дорофей. – Со мной не пропадешь.

Они вышли из трактира и пошли к дому, мотаясь из стороны в сторону.

– Главное, двор бы пройти, – бормотал Дорофей, еле переступая подворотню.

Михайла крепко держал его под руку и направлял к сеням, уже не думая о том, чтоб самому прикидываться пьяным.

По счастью, они никого не встретили ни во дворе, ни в сенях, и Михайла с некоторым трудом свел Дорофея вниз по лестнице к подклети. На двери подклети висел замок, а у Дорофея ключа с собой не было.

– Ты тут постой. Не свалишься? – заботливо спросил он. – Об стенку обопрись, а я подымусь, там у меня в горнице, на гвозде у самой притолоки, ключ висит.

– Что ты, Дорофей Миныч! – остановил его Михайла. – Чай, я помоложе, я сбегаю, принесу.

Дорофею самому не хотелось попадаться на глаза Домне Терентьевне, и он не стал спорить.

Михайла за себя не боялся, но он опасался, что Домна, а еще хуже – Марфуша станут спрашивать его про Дорофея.

И в самом деле, как только он переступил порог горницы, Марфуша, сидевшая у окна с прялкой, спросила его:

– А тятенька где?

Михайла оглянулся. Больше в горнице никого не было.

– Внизу он, Марфушенька, солнышко мое, в подклеть собрался, деньги мне отсчитать. За ключом меня прислал.

Михайла сейчас же увидел ключ и повернулся к двери.

– А как он, тятенька?.. – начала Марфуша.

– Не опасайся, Марфушенька. В добром здоровье Дорофей Миныч. Сама видишь, торг мы ведем. Ждет он меня. Итти надобно. – Он с нежностью посмотрел на Марфушу.

Когда он сбежал с лестницы, Дорофей сидел на полу у двери и, прислонясь к косяку, крепко спал.

– Пусть его малость проспится, – решил Михайла и сел на последнюю ступеньку лестницы. Так он терпеливо просидел с полчаса и только потом наклонился к Дорофею и принялся трясти его за плечо.

Дорофей приоткрыл глаза, посмотрел на Михайлу и вдруг захохотал.

– Свалился! Я ж тебе говорил – свалишься.

Михайла отворил замок.

В подклети было прохладно и полутемно. Освещалась она крошечными окошечками под самым потолком.

– А сундук-то ведь тоже замкнут. Что ж ты, Дорофей Миныч, не велел мне за одним разом и от него ключ принесть?

– Эх ты, голова, – со смехом сказал Дорофей. – Думаешь, от этого сундука ключ на гвозде висит? Вон он у меня где. – Дорофей расстегнул кафтан, запустил руку за ворот рубахи и вытянул гайтан с образком. Вместе с ним был привязан и небольшой ключ.

– Вот он! – с торжеством заявил Дорофей и стал с усилием развязывать шнурок.

Замок щелкнул, Дорофей откинул окованную железом крышку и с торжеством посмотрел на Михайлу.

– Гляди-ка! Небось, и у твоего князя, поди, этакого-то сундука нету.

Сундук был до половины наполнен кожаными мешочками с деньгами.

– Ну, сколько же я тебе должен, Михайла? – спросил Дорофей.

– Да вот, считай сам, Дорофей Миныч. Двадцать пять возов со мной, на каждом по пяти четвертей.

– Стало быть, сто двадцать пять четвертей по 155 денег четверть – выходит 19375 денег [На золото это выходит около ста рублей – Прим. ред.]. Ишь сколько казны-то! Довезешь ли, Михалка? Молод ты больно.

– Расписку дам, Дорофей Миныч, к писцу пойдем, на Верхний базар.

– Ладно. Время теперь не тихое. Не ровен час, убьют тебя, а князь с меня искать будет. Ну, давай считать. У меня тут в каждом мешочке по тысяче денег. Стало быть, тебе девятнадцать мешков, да еще 375 денег. Пересчитывать будешь?

– А как же, Дорофей Миныч. Денежка счет любит. С меня князь по счету принимать станет. Хоть, может, и не сам князь, ну так доверенный его, все одно.

Дорофей с Михайлой сели под окном на лавку. Дорофей вынимал из сундука по мешку, высыпа́л на лавку между ними маленькие овальные серебряные денежки, и они вдвоем отсчитывали по десятку и откладывали кучками. Всех кучек вышло ровно сто.

Тогда они опять всыпали денежки в мешочек, завязали его и принялись за второй.

Они еще не пересчитали и половины, когда застучали в дверь, и Степка закричал:

– Тятька, мамка велела обедать итти!

– Недосуг, Степка. Скажи матке, что тотчас не можем. Пущай щи в печку поставит.

Степка убежал, а они продолжали считать до тех пор, пока уже темнеть стало в подклети. Только когда они завязали последний мешочек, Дорофей достал с полки большой мешок, и Михайла сам сложил в него 19 мешочков и завязал. Потом Дорофей вытащил из-за пазухи кошель, высыпал на ладонь денежки и отсчитал еще 375.

– Ну, пущай здесь лежит, покуда я тебе расписку дам, – сказал Михайла, кладя мешок на сундук.

Они заперли на замок подклеть, и совершенно отрезвевший Дорофей быстро поднялся на лестницу следом за Михайлой.

Домна Терентьевна, хоть и поворчала на непорядки, но, увидев, что оба они трезвы, накормила их сытным обедом.

– Обозчиков твоих давно покормила, Михалка, – сказала Домна Терентьевна, когда они поели, – спят на сеновале. И ты туда, чай, пойдешь, покуда Дорофей Миныч на полатях поспит.

– Часу нет, Домна Терентьевна. Ехать надо, а мне еще на Верхний базар надо – Дорофею Минычу расписку писать.

– Так неужто и Дорофей Миныч не поспавши пойдет?

– Что будешь делать, Домна Терентьевна. Дела торговые. Вон я ему деньги отсчитал, а он, гляди, отопрется, как я с него расписку не возьму. – И Дорофей весело захохотал.

Домна с ужасом посмотрела на Михалку.

– Неужто отопрешься, Михалка? Грех-то какой! Ну идите, коли так.

– Дорофей Миныч опасается: может де, убьют меня, так с него искать будут.

– Ох, Дорофеюшка, что это ты, бог с тобой, накликаешь!

Марфуша ничего не сказала, но тоже с тревогой посмотрела на Михайлу.

– От слова не станется, Домна Терентьевна, – весело проговорил Михайла. – Бог даст, жив буду, тем годом снова приеду. – Он посмотрел на Марфушу. – Может, в те поры на волю я у князя выкуплюсь. Ну, пойдем, что ли, Дорофей Миныч.

* * *

По дороге в верхний город валила толпа народа. Мужи с мешками за плечами, бабы с узлами, ребятишки. Тут же посреди дороги ехали телеги с сундуками и перинами,