– На Оке-то тихо, – вмешался Михайла, искоса поглядывая на Козьму Миныча. – Там кому ж бунтовать? Мордва, она дальше Нижнего не пойдет.

– А коли по Оке тихо, вы бы сами с князем наняли струговщиков да и свезли на Москву. Там вам и цену бы хорошую дали.

– Князю, вишь, скоро казна надобна, Козьма Миныч, – заметил Михайла, сдержавшись. – Царь Василий за ним гонца прислал. Нам время нет на Москву везть. А у Дорофей Миныча свой оборот.

Дорофей молча прислушивался к разговору Козьмы с Михайлой и под шумок успел пропустить еще одну чарочку. Расхрабрившись, он обратился к брату:

– Мы это дело с Михалкой опосля обсудим, а ты, Козьма, садись, повечеряй с нами.

– Спасибо, брат, вечерял уж я. Вы снедайте, а я пока тут посижу, – сказал он, усаживаясь на лавку у окна. – Садись, Михалка, – распорядился он.

Но Домна Терентьевна не могла успокоиться, – этакой почетный гость да будет сидеть у нижнего конца стола, покуда они ужинают. Она подозвала Феклу и что-то озабоченно зашептала ей и даже погрозила пальцем.

Фекла со всех ног бросилась из горницы и немного погодя внесла поднос, на котором стоял жбан браги, чарка и тарелки с пряниками, маковниками и сотовым медом. Домна встала, взяла у нее из рук поднос и сама поднесла деверю.

– Не побрезгуй, Козьма Миныч, откушай, – сказала она с поклоном, ставя поднос перед ним на стол и наливая чару браги.

– Спасибо тебе, Домна Терентьевна. Сыт я. Ну, браги твоей испробую. Ты на это мастерица.

Козьма Миныч выпил браги и посмотрел на брата, успевшего, когда жена отошла, налить и быстро выпить еще чарочку.

– А ты что ж, Дорофей, – сказал он, – разве не начинал еще ужинать, что за чарочку берешься?

– Это я, брат, с радости, что ты пришел, – смущенно засмеялся Дорофей. – То я с гостем выпил за его здоровье, а эту за тебя, чтоб ты здоров был.

– Спасибо, я и так не жалуюсь. Бог милует. А я с тобой говорить пришел, Дорофей. Да у тебя, вишь, дела. – Он покосился на Михайлу.

– Я подожду, Козьма Миныч. Мое дело терпит, – сказал Михайла. – Коли Дорофей Миныч не прогонит, я у него и ночь пересплю. Утром можем наши дела обговорить. Утро-то вечера мудреней.

Но Козьма Миныч поглядел на него строго, ничего не ответил и обратился к Дорофею:

– Так вот, брат, я опять о том же. Долго ль вы тут жить станете? Почитай все торговые люди, что побогаче, перебрались в верхний город. Неровен час мордва набежит, да и наши воры рады случаю. На бога, говорится, надейся, да и сам не плошай. Диви бы тебе податься некуда было. А то у меня, благодарение богу, изба просторная. Есть где братнину семью уложить.

– Вот, вот, Козьма Миныч, и я то же самое говорю, – заторопилась Домна. – Страсти тут такие. Без души сижу. Того и гляди, черти эти хвостатые с земли прыснут и Марфушу нашу в преисподнюю уволокут.

Козьма Миныч слегка улыбнулся.

– Пошто черти, Домна Терентьевна? И без чертей есть кому озоровать. И наши воры шалят, и мордва поднялась.

– Я и говорю, мордва эта, не к ночи будь помянута, – заторопилась Домна. – Батюшка намедни в церкви говорил, сам де чорт старший – тьфу, тьфу, тьфу! – с пекла их за грехи наши на нас напустил. Уговори ты Дорофеюшку. За стенами-то все надежней.

Дорофей засмеялся.

– Вишь, Домна Терентьевна, коли их чорт насылает, так ему, чай, все едино, что в нижний город, что в верхний посылать.

Домна с недоумением посмотрела на него.

– Уж ты скажешь, Дорофеюшка. Там, чай, большие бояре, воевода со стрельцами. Все не так боязно.

– Ты что ж думаешь, к боярам и сам черт не подступится? – опять перебил ее Дорофей.

– Полно тебе, Дорофей, – прервал его брат. – Чего зря лясы точить. Правильно говорит Домна Терентьевна, в верхнем городе куда тише. Перебирайся-ка, брат.

– Спасибо, Козьма, вот я тут кое-какие делишки налажу и приду к тебе потолковать, чего с собой брать. Не кинуть же все так.

– Ну, ладно, Дорофей, справляйся, а мне до дому время. – Козьма Миныч встал и поклонился хозяевам. Взглянув на Марфушу, он прибавил, обращаясь к Дорофею: – Может, дочку покуда со мной пустишь? Вишь, Домна Терентьевна за нее больше опасается.

Марфуша умоляюще посмотрела на мать, подошла к отцу и прижалась к нему. На глаза у нее навернулись слезы.

– Я из твоей воли не выступлю, тятенька. Велишь, я пойду. А, може, позволишь с тобой и с мамынькой, вместе уж?

– Чего ты, доченька, – сказал Дорофей, ласково гладя ее по голове. – Вестимо, вместе. Благодарствуй дяденьку. Скажи, мол, тятька и сам меня никому в обиду не даст. Спасибо тебе, Козьма, на твоей заботе. Даст бог, мы все скоро к тебе переберемся. А уж она, ведомо, непривычна. Без матки ни на шаг.

Козьма ничего больше не прибавил, еще раз поклонился и пошел к дверям в сопровождении всей семьи.

Михайла с тревогой прислушивался к разговору между братьями, и только когда Козьма Миныч пошел к выходу, он с облегченьем перевел дух.

Горница опустела. Дорофей и Домна пошли провожать гостя во двор, а Марфуша прямо из сеней побежала наверх, в свою светелку.

Через минуту из сеней вбежал Степка и быстро зашептал Михайле:

– Михалка, сестрица велела, как все спать полягут, зайди в холодную горницу, она туда сойдет.

У Михайлы все лицо засветилось. Он потрепал Степку по плечу, так он ему люб стал. Главное, глаза у него, точь-в-точь как у Марфуши, большие, темные.

– Спасибо, Степка, я тебе завтра кнут подарю долгий – кубарь запускать.

Только что обрадованный Степка убежал опять в сени, как оттуда ввалился Дорофей, которого заботливо поддерживала Домна Терентьевна. Во дворе его опять сильней разобрал хмель.

Увидев Михайлу, он что-то припомнил, но уже не мог ясно выразить – язык плохо его слушался.

– Мы с тобой, стало быть, Михалка, того, посидим вместях… вот только полежать бы мне малость… с устатку…

– Вот, вот, Дорофеюшка, ты ляг на полати. Михалка, помоги-ка хозяину. А ты, Феклуша, собирай живей со стола.

Михайла с готовностью стал на лавку и помог взгромоздить Дорофея на полати и уложить его там головой на подушки. Не успел он спрыгнуть на пол, как с полатей раздался заливистый храп.

– Степка, ложись, чего вертишься под ногами, – распоряжалась Домна Терентьевна. – А тебе, Михалка, тут, что ли, на лавке велю постелить?

– Не надо, Домна Терентьевна. Я с обозчиками на