– Да пошла ты, Керри!

Теперь он, спотыкаясь, идет к двери, но даже не в силах ее открыть. Я делаю это за него, ненавидя беспомощное выражение на его лице.

– Джоэл, прости, мне не следовало так говорить…

– А с этой коробкой они позволят мне играть?

Я не осмелилась задать этот вопрос его родителям, хотя у меня имеются определенные сомнения. Джоэл играет изящно, но футбол может быть грубым видом спорта. Захочет ли какая-либо команда выставлять игрока с имплантатом, игрока, который уязвим для удара мяча или жесткого подката?

Я не знаю наверняка, однако понимаю: металлическая коробка – единственная гарантия, что он будет жить. Поэтому я улыбаюсь и беру его за локоть, чтобы помочь взобраться обратно на гору.

– Это должно стать твоим лучшим ударом.

14 февраля 2000 года

10. Тим

– Просто заскочи сюда, и мы нанесем немного макияжа, чтобы ты не сиял под светом прожекторов.

Джоэл колеблется, стоя в дверях.

– Давай, Джоэл, – подбадриваю я. – После сломанных ребер и операции на сердце, я уверен, ты справишься с этим.

Он бросает на меня злобный взгляд, но заходит в комнату. Загорается свет: лампочки окружают гигантское зеркало, и наши отражения бледны, в особенности Джоэла.

Гримерша открывает ящик стола и достает полотенце, баночку с апельсиновым порошком и большую щетку – и ничто из перечисленного не выглядит достаточно чистым. Интересно, сколько чужих бактерий и омертвевших клеток кожи задерживается на щетине? Но я проверяю наши лица в зеркале – никаких признаков поврежденной кожи, царапин или пятен, что сводит риск к минимуму.

Гримерша накидывает полотенце спереди на красное бархатное платье Керри, отчего ее груди кажутся еще больше. Я отвожу взгляд. Они мучают меня, заставляют забыть, что вообще-то мы должны быть друзьями. Я должен выяснить, какая часть мозга отвечает за подобную реакцию. Это могло бы помочь мне чувствовать себя менее развратным.

Пудра пахнет ванилью и мускусом, хотя я подозреваю, что мускус может быть от кожного сала других людей, прилипшего к немытой щетке. Лицо Керри теперь цвета мандарина, но она выглядит старше, более собранной.

Хотел бы я вернуться к тому, что чувствовал к ней прежде, чем мы пошли в шестой класс. Находить ее привлекательной – неловко. Нет, это мучительно! Подчас я думаю, что она может чувствовать то же самое, но иногда ловлю на себе такой взгляд, словно она не может вынести моего вида.

– Ты следующий.

Пока пудра сыплется мне на лицо, я закрываю глаза, стараясь не вдыхать. Когда я снова открываю их, моя кожа в зеркале матовая, словно у трупов в моей книге по анатомии Эдвардианской эпохи. Как кому-то могло такое прийти в голову?[24]

– Теперь ты… ах! – гримерша смотрит вниз на оранжевый оттенок макияжа и снова на кожу Джоэла. Она только сейчас поняла, как нелепо будет смотреться на нем этот цвет. – Мы, вероятно, можем обойтись без этого.

Держу пари, телевизионщикам это понравится. Чем хуже он выглядит, тем лучше история.

Но Джоэл лишь пожимает плечами. Кажется, его ничего не волнует. Я не могу понять, то ли это повреждение мозга, то ли бета-блокаторы, то ли и то и другое. Он вообще не должен здесь быть. Не должен быть живым и уж точно – не должен быть в телестудии, где о нем будут говорить как о «Чуде тысячелетия».

По крайней мере, теперь он в безопасности. Ему установили устройство, называемое ИКД – имплантируемый кардиовертер-дефибриллятор, – которое пошлет необходимый разряд, если у Джоэла снова возникнет аритмия. Это невероятная технология, и я просил Керри убедить Джоэла, чтобы тот позволил мне взглянуть, однако она говорит, что я веду себя отвратительно. Но она неправа: это было бы отвратительно, только если бы он действительно был мертв.

Я говорил об ИКД на своем собеседовании. Это, вместе с проведенной реанимацией, подтвердило, насколько серьезно я отношусь к медицине. Я почти уверен, что именно это позволило мне получить мое место…

– Как только мы войдем в студию, ведите себя как можно тише, потому что у нас прямая трансляцию. И, пожалуйста, не хихикайте! – наставляет администратор, как будто нам по пять лет.

Студия меньше, чем я ожидал. Установки для камер скользят на колесах, объезжая съемочную площадку, которая переливается солнечными красками. Перед фальшивым окном стоит Г-образный диван, а сбоку – приподнятый круглый подиум и кухонная зона, где шеф-повар с лунообразным лицом в настоящее время показывает двум ведущим, как обжигать заварной крем в форме сердца с помощью паяльной лампы.

Запах жженого сахара застревает у меня в горле.

– …и мы вернемся после перерыва с невероятной историей о том, как подростковый поцелуй помог спасти жизнь блестящему молодому футболисту.

Я ловлю взгляд Керри. С чего они это взяли? Впервые за несколько недель я вспоминаю, что история, которую мы рассказывали о той ночи – это просто история.

Невероятно, насколько быстро человеческий мозг может перестраивать события так, чтобы мы сами верили в ту ложь, которую говорим! Даже Ант, похоже, купился на мою версию.

– Мы вне эфира, перезагрузитесь, пожалуйста. Может кто-нибудь избавиться от этого чертова дыма? У нас есть три минуты.

Телевизионщики с гарнитурами и планшетами появляются из ниоткуда. Один выпроваживает шеф-повара, другой включает шумную вытяжку над плитой. Администратор говорит нам, как расположиться на желтом диване:

– Керри посередине, пожалуйста, Джоэл ближе к ведущим, Том в конце.

– Меня зовут Тим, – поправляю я, но тихо. Если что-то пойдет не так, возможно, будет лучше, чтобы медицинский колледж не увидел связи.

Пока ретушируют макияж ведущей – без оранжевой пудры, – ее муж приветствует нас почти президентскими рукопожатиями.

– Ребята, здорово, что вы здесь! И особенно ты, Джоэл. Какая история! Мы работали с твоей матерью на протяжении многих лет. Не могли поверить, что ты заболел! Однако, похоже, сейчас ты в отличной форме, действительно великолепно выглядишь.

Джоэл на самом деле не в лучшей форме. Прошло всего шесть недель с тех пор, как его сердце остановилось, и четыре – с того момента, как ему имплантировали коробку в брюшную полость, дабы это не повторилось снова.

К нам присоединяется женщина-ведущая. Мама их обожает, хотя мать Джоэла – «Зовите меня Линетт!» – была менее комплиментарна по дороге наверх: «Они рассчитаны на наименьший общий знаменатель, но, по крайней мере, это позволит донести информацию о первой помощи до максимально широкой аудитории».

– Я бы не смогла сделать то, что сделали вы двое! – восклицает женщина, обнимая каждого из нас по очереди. Ее щека скользит по моей, кожа влажная и натянутая. Линетт намекнула моей матери, что ее коллега «серьезно поработала», хотя, на мой взгляд, у этой женщины значительно более выразительное и подвижное лицо, чем у Линетт.

– Все закончится раньше, чем вы успеете оглянуться, – продолжает мужчина, приглаживая пальцами волосы. – Забудьте, что там есть камеры. Это просто непринужденная беседа.

Интересно, верят ли они в свою ложь или тоже просто действуют автоматически?

Играет музыкальный джингл, и человек с самой большой гарнитурой ведет обратный отсчет пальцами.[25]

– Поехали, – шепчет женщина-ведущая уголком рта, чтобы не испортить приветственную улыбку.

– Добро пожаловать обратно на наш специальный выпуск в День святого Валентина! И сейчас у нас для вас самая невероятная история, которая восстановит вашу веру в подростков, Национальную службу здравоохранения и силу поцелуя.

На верхней части камеры, обращенной к нам, загорается красный огонек. Кто-то должен был предупредить нас, улыбаться нам или оставаться серьезными. Губы Керри приоткрыты в выражении, которое можно расценить либо как ужас, либо как удивление.

– Да, в то время как многие из нас праздновали наступление нового тысячелетия, талантливый футболист – подросток Джоэл Гринуэй – буквально боролся за свою жизнь – и, что удивительно, именно двое его старых школьных приятелей пришли ему на помощь. Керри Смит была первой, кто заметил, что что-то не так, верно, Керри?

Я не могу дышать. Она полностью придерживалась моей версии, так как я умолял ее об этом. Все приняли это, даже те, кто был там. Свидетели податливы, их воспоминания меняются с поступлением новой информации.