В «Общем описании…» обер-архитектор указал: «Я построил большой деревянный дворец для зимней резиденции Ея Им. Вел. впредь до окончания каменного дворца… Это здание закончено и обставлено в течение 7-ми месяцев». И ни слова о бессонных ночах, о тех напряженных минутах, когда с почтением внимаешь неразумным требованиям заказчика, нарушающим весь твой стройный и изящный план. Поистине неизвестно, что получится, — нелепица какая-то…

В результате главный вход вдруг очутился на углу Невского и Мойки. Тронный зал, замысленный в центре, сместился к западу. Сзади него еще вырос какой-то отросток на восемь или девять покоев. Личные покои перекочевали на угол Мойки и теперешнего Кирпичного переулка. Исчезли парадный и внутренние дворы. Не стало логичности и четкости. Дворец растворился в нагромождении случайных, разнохарактерных и разновеликих строений.

Глядя на сей архитектурный сумбур, зодчий утешал себя, что неуклюжий дом недолговечен, со временем он не оставит и следа в памяти людей, а судить о его, Растрелли, мастерстве будут по тому грандиозному каменному дворцу, что поднимется на берегу Невы, рядом с Адмиралтейством. Потомки станут оценивать эпоху по сохранившимся памятникам, в создание которых и он, Растрелли, внес свою лепту.

Из случайно уцелевших чертежей и отдельных распоряжений можно узнать, что высота Светлой галереи вдоль Невского была 5 сажен, то есть 10,65 метра. В ней висели двадцать «живописных картин в посеребренных рамах». Высота жилых покоев в корпусе вдоль Мойки равнялась 5,5 метра. Полы в Тронном зале, Светлой галерее, аудиенц-камере, опочивальне были «штучные, набранные дубом, орехом и кленом».

Еще сохранились воспоминания придворного ювелира Позье о маскарадах в деревянном Зимнем дворце: «Маскарады… были роскошны… по этому случаю раскрывались все парадные покои, ведущие в большую залу, представляющую двойной куб в сто футов. Вся столярная работа выкрашена зеленым цветом, а панели на обоях позолочены. С одной стороны находится 12 больших окон, соответствующих такому же числу зеркал из самых огромных, какия только можно иметь; потолок написан эмблематическими фигурами… Есть несколько комнат для танцев, для игры, и общий эффект самый роскошный и величественный».

Судя по Камер-фурьерским журналам, балы и маскарады происходили два раза в неделю. В такие вечера ко дворцу съезжались сотни карет, громыхали колеса по булыжной мостовой, прыгали на лошадях и кричали форейторы. Размахивали коптящими факелами верховые. И весь Невский становился сплошным огнем и громом.

Любуясь красочным зрелищем из окна своего кабинета, обер-архитектор императорского двора граф Франческо Бартоломео Растрелли с нетерпением ждет, когда у подъезда затанцуют серые в яблоках лошади. Сегодня он тоже едет на придворный маскарад.

III

Отъехавшая в Москву Елизавета Петровна жаждет срочно видеть своего обер-архитектора. Канцелярский чиновник не торопясь отправляет в Петербург повеление; «По указу Ея Императорского Величества обер-архитектору Растрелли велено быть сюда на время немедленно, которому дать подорожные на сколько подвод потребно будет и на те подводы выдать прогонные деньги от кабинетного расхода».

Проходит восемь дней. Обер-архитектор доносит: «Понеже… получал я из Кабинета Ея Императорского Величества именной указ, чтоб мне ехать в Москву и для оной моей поездки в Москву надлежит лошадей почтовых четыре да для поклажы инструментов и прочего лошадей тоже пару, которые уже наняты за шесть рублей, то того ради Кабинет Ея Императорского Величества прошу, чтоб повелено было для предписанной моей в Москву поездки почтовых и наемных вышеописанных лошадей для прогонов денег дать».

Еще через три дня обер-архитектора вызывают в Кабинет:

«Оные деньги на почтовые лошади осьмнадцать рублей 40 копеек да наемные шесть рублей, итого двадцать четыре рубля сорок копеек принял.

Де Растрелли».

Две недели гуляют бумаги по канцелярским столам. Четыре дня тратит архитектор на дорогу. 6 февраля 1753 года Франческо Бартоломео Растрелли прибыл в Москву. Он привез чертежи, «какие надлежит быть Ея Величества Зимнем доме перестройки».

Указ о перестройке Елизавета отдала еще 1 января этого года: «…каким образом в Зимнем доме, присовокупя бывшие Рагузинского и Ягузинского дома для приезда послов сделать… парадную лестницу к нынешнему антрею в большом зале…» Зимний дом в Петербурге, построенный еще для Анны Иоанновны, потом достраиваемый и переделываемый, представлял вид пестрый, грязный и недостойный своего назначения. А будущая парадная лестница для встречи иноземцев обязана быть нарядной и роскошной.

Растрелли ехал в Москву утверждать проект новой перестройки, а убедил императрицу в необходимости сооружения нового дворца. Вновь начиналась «работа Пенелопы, завтра ломали то, что сделано было сегодня…».

Люди по характерам различны. Одни всегда подчиняются обстоятельствам и случаю, а достигнув некоей цели, убеждают окружающих, что именно в этом видели свою задачу. Другие, наметив цель, стремятся к ней, преодолевают трудности, не чураясь сложностей. Растрелли принадлежал к последним. Замыслив создать величественные строения — памятники своему таланту, своему времени, он неуклонно двигался к цели. Когда нужно, умел ждать, Безропотно исполнял частые и не всегда разумные желания правительницы. Отвлекался на мелкие, случайные работы. Но всегда достигал своего, убедив императрицу, что это ее замысел, ее желание.

16 февраля 1753 года Елизавета Петровна отдает приказание разломать дома Рагузинского и Ягужинского, что на набережной, и разные малые строения со стороны Дворцового луга для возведения нового Зимнего дома. Начало положено.

Девяносто девять дней понадобилось обер-архитектору, чтобы разработать вариант этого дома с открытым парадным двором. В него войдут уже существующий дворец Анны Иоанновны и старый дом Апраксина. Но этот проект только первый шаг к достижению окончательной цели.

Попутно, исполняя пожелания императрицы, он готовит проект расширения головинского дворца в Лефортове, перестраивает Путевой дворец по дороге в Царское Село, следит за отделочными работами в самом Царском. И неизвестно когда, может ночами, рисует, чертит план еще одного, совсем нового Зимнего дворца. Титаническая работоспособность.

12 июля 1753 года Вилим Фермор, начальник Канцелярии от строений, наконец отправляет новый проект в Москву на высочайшее рассмотрение. Дворец и строения на Дворцовом лугу для создания пристойного окружения главному Дому государства. По этому плану площадь окружит галерея с широким разрывом против дворца. А в центре (на месте современной Александровской колонны) — конный памятник Петру I, исполненный Растрелли-старшим.

Решение напоминает творение великого Бернини — площадь перед собором Святого Петра в Риме с древнеегипетским обелиском в центре. Великое уважение может вызвать эта верность традициям и урокам, воспринятым в детстве. Но вместе с тем проект по сравнению с тогдашней архитектурой Франции — свидетельство некоей консервативности художественного мышления. Ровно за пять лет до этого лучшие архитекторы Франции участвовали в конкурсе на решение примерно такой же задачи — создание площади Людовика XV в Париже (теперь площадь Согласия). Зодчие представили немало совершенных проектов. Растрелли, скорее всего, знал о них, но оставил без внимания.

Отправленный в Москву проект — попытка создать не просто дворец или великолепный дом, а величественный