«совести» Европы, но не создающим жизнеспособного института европейской безопасности. Такого рода мягкая политика в конечном счете не учитывала суровых реалий континента после окончания холодной войны. У Соединенных Штатов не было времени на настойчивые, но безрезультатные попытки Горбачева и Миттерана превратить СБСЕ в организацию безопасности. Реальную безопасность, по мнению Буша, мог обеспечить только Атлантический альянс. По его мнению, СБСЕ было полезно главным образом в качестве утешительного одеяла для тех, кто не входит во внутренний круг НАТО и ЕС. Но те, кто был снаружи, на самом деле чувствовали себя брошенными, цитируя Гавела, находившимися в «политическом вакууме и вакууме безопасности». И это было потому, что «главные столпы новой Европы» оставались «опорами старой Западной Европы»[949].

Поэтому неудивительно, что ДОВСЕ и хартия, даже несмотря на то что они попали в заголовки газет, были не теми вопросами, которые действительно занимали лидеров великих держав в течение этих блестящих трех дней во французской столице.

Для Франсуа Миттерана это был не тот Парижский мир, на который он надеялся, – подведение черты под холодной войной, как это сделала Вена в 1815 г. для эпохи Наполеона и Версаль в 1919 г. для кайзеровской Германии. Вместо этого острый вопрос объединения Германии уже был решен с помощью процесса «2+4» и двойной дипломатии Коля с Бушем и Горбачевым, а не СБСЕ, как того хотел Миттеран. Как позже заметил пресс-секретарь президента Франции Юбер Ведрин, это не стало «событием конца века», которое фигурировало в воображении Миттерана[950].

Реалии Парижа были еще более суровыми для Маргарет Тэтчер. Пока она была вдали от Лондона, давно тлевшее недовольство в ее кабинете достигло апогея. Ее колючий национализм, к отчаянию многих коллег, сумел маргинализировать Великобританию по таким важным вопросам, как объединение Германии и европейская интеграция. И после более чем десятилетнего пребывания у власти Железная леди казалась явно заржавевшей. Консервативная партия была готова к переменам. В разгар парижского саммита она получила сокрушительную новость о том, что при голосовании за переизбрание на пост лидера партии она получила поддержку всего 55% членов парламента от консерваторов. Тяжело раненной она вернулась домой на Даунинг-стрит, полная решимости продолжать борьбу, но ее потом отговорили от участия во втором раунде. 28 ноября эра Тэтчер подошла к концу[951].

Эта новость вызвала удивление даже в Москве. Советский посол в Лондоне передал «Маргарет» личное послание от Горбачева, в котором выражалось «потрясение» таким поворотом событий. Очевидно, советский лидер отправил Шеварднадзе с совещания высокого уровня в Кремле, чтобы он позвонил в лондонское посольство и выяснил, как такое могло быть «мыслимо». Посол сказал, что ему очень трудно это объяснить. Действительно, это выглядело довольно иронично. «Пять лет назад у них были партийные перевороты в Советском Союзе и выборы в Великобритании. Теперь, казалось, все было наоборот»[952].

Во время парижского саммита Михаил Горбачев также был поглощен проблемами внутри страны – в действительности, самой прочностью СССР как унитарного государства. Все Прибалтийские республики ясно заявили о намерении восстановить независимость и были приглашены французским правительством принять участие в саммите в качестве наблюдателей, но Горбачев и Шеварднадзе публично заблокировали им доступ в конференц-зал. Само присутствие в Париже трех министров иностранных дел стран Балтии[953] крайне смущало советское руководство, которое в тот самый момент подтверждало великие ценности демократии и самоопределения. Стремясь отклонить моральный аргумент, Горбачев предупредил, что «воинствующий национализм и безоглядный сепаратизм чреваты конфликтами и враждой, “балканизацией”, хуже того – “ливанизацией” целых регионов». Ссылаясь на опасности этнической розни и сепаратизма, он отметил: «И то и другое будет тормозить общеевропейское строительство, противопоказано европейскому процессу»[954].

Хотя Джордж Буш-старший ожидаемо основное внимание уделил Европе, но бóльшую часть своего времени на саммите СБСЕ он посвятил еще более важному вопросу войны и мира, выходящему далеко за рамки самого континента и поднимающему серьезные вопросы о том, что будет означать для мира в целом эра после падения Стены. Действительно, 19 ноября, когда Буш и Горбачев встретились для своей единственной предметной беседы с глазу на глаз во время парижского саммита, они вообще почти не упоминали Европу. Вместо этого президент сосредоточился на Ближнем Востоке, где иракский лидер Саддам Хусейн аннексировал Кувейт тремя месяцами ранее. «Он сейчас там как Гитлер, – сказал Буш Горбачеву. – Вот почему я прошу вас помочь мне». Именно из-за военных операций «Щит пустыни» и «Буря в пустыне» новые «послевоенные» отношения между Соединенными Штатами и Советским Союзом подверглись настоящему испытанию[955].

Глава 6.

«Новый мировой порядок»

На фото:

«Буря в пустыне». Январь– февраль 1991 г.

29 января 1991 г. «Члены Конгресса Соединенных Штатов…» Тон Буша был мрачным и сдержанным, в отличие от выступления с триумфальным Посланием о положении в стране годом ранее, когда он говорил о крахе коммунизма и начале новой эры для мира. Однако в январе этого года Буш стал первым президентом со времен Вьетнама, который обратился к американцам в момент, когда их страна находилась в состоянии войны[956].

«…Наступил решающий момент. На другом конце света мы участвуем в великой борьбе в небесах, на морях и в песках. На карту поставлено больше, чем одна маленькая страна; это большая идея: новый мировой порядок, в котором различные нации объединяются в общем деле для достижения всеобщих чаяний человечества – мира и безопасности, свободы и верховенства закона».

Иракские вооруженные силы Саддама Хусейна вторглись в крошечный эмират Кувейт 2 августа 1990 г. В течение 48 часов он жестоко взял под свой контроль богатое нефтью государство шейхов. У пограничных споров и политического соперничества между двумя соседними странами была долгая и мучительная история, но для Буша вторжение в Кувейт стало очевидной и простой проблемой «беззаконной агрессии». В своем обращении к Конгрессу «О положении в стране» он напомнил: «Неспровоцированное вторжение Саддама Хусейна – его безжалостное, систематическое насилие над мирным соседом – нарушило все, что дорого сообществу наций. Мир сказал, что успеху этой агрессии не бывать, и его не будет. Вместе мы устояли перед соблазном умиротворения, цинизма и изоляции, которая рождает соблазн для тиранов».

Вот почему Буш не только мобилизовал американскую мощь, но и более чем усердно в течение нескольких месяцев настаивал на создании международной коалиции, опирающейся на ООН. Это был поистине замечательный альянс – 28 стран с шести континентов, включая традиционных союзников США, таких как Великобритания и Австралия, и более колючих партнеров, таких как Франция, и даже соратников Саддама – арабов Египта, Сирии и Саудовской Аравии. «Окончание холодной войны, – заявил он, – стало победой всего человечества».

Самым поразительным из всего было сотрудничество между Соединенными Штатами и Советским Союзом – несмотря на то что Саддам являлся давним клиентом Москвы. Это основывалось на теплом личном согласии между Бушем и