Шрифт:
Закладка:
– Пожалуйста, помогите! Вы же монах? Меня зовут Этьен, я учился в монастыре имени Амарэйнт Молчащей. Мелэйна – ну, девушка, с которой вы говорили – Посвященная, а Стефан и Джейми – порядочные и добрые господа. Приютите нас на время, мы не доставим вам неудобств. Пожалуйста...
О чудо! Через время у двери вновь заскреблись и вскоре тот же голос спросил:
– С вами дитя? Что же вы не сказали сразу! Юные души безвинны и чисты... Нельзя дать им запачкаться!
Признаться, его последние слова показались Этьену немного странными, да и Стефан ткнул Джейми локтем и покрутил пальцем у виска, но мальчик прекрасно знал, что и среди святого люда полным полно чудаков. Взять хотя бы духовника Жермена – тот не выходил из комнаты, не постучав пред тем по косяку семь раз правой рукой и восемь левой, пускай и гори все вокруг пламенем. Послышался удар засова, тяжелый скрежет и вот пред ними и впрямь показался монах – невысокий кряжистый мужчина в латанной-перелатанной рясе, с обритыми висками и вихром каштановых волос на затылке; лет же ему было явно не меньше пятидесяти – лицо его уже вовсю покрывали морщины, под глазами висели тяжелые набухшие мешки, а легкая щетина торчала белыми колючками. Внимательно оглядев всех четверых, он остановил свой взгляд на Этьене, и вдруг задал ему неожиданный вопрос:
– Ты сирота, дитя мое?
– Д-да, господин,– ответил тот и поклонился. – Но откуда вы...
– Брат Гейн, – перебил его мужчина и отошел чуть в сторону, освобождая им путь. – Ну же, проходите в мою скромную обитель, вы поспели как раз к ужину.
Едва они ступили во двор – который оказался весьма просторным, хоть и довольно неухоженным – как монах вновь запер ворота на засов, а после снял с изгороди возле заброшенного курятника тусклую лампу и жестом позвал их за собой. Очутившись в монастырских коридорах, Этьен невольно ощутил себя так, словно оказался дома – все те же низкие своды и фрески божественных сюжетов на стенах, хоть и изрядно потрескавшиеся, истрепавшиеся пыльные гобелены и узкие кельи... Погрузившись в воспоминания, он только сейчас заметил, что всю дорогу Гейн что-то бормочет себе под нос. Прислушавшись, Этьен смог выхватить только несколько слов: «Сиротки... такие чистые... о боже, властитель, смилуйся...». Поймав взгляд Этьена, Стефан ткнул пальцем в спину монаха, высунул язык, скосил глаза к носу и вновь покрутил пальцем у виска; Мелэйна же неодобрительно покачала головой и произнесла:
– Вы тут совсем один? Где остальные монахи?
– Братья мои, увы, уже не с нами, – ответил Гейн, ступая на крутую лестницу. – Да и было нас немного. Брат Лорри, брат Женаль, брат Годрик, настоятель Ашиль... Но я не один, нет. Со мною здесь несколько сирот, чьих родителей унесла холера, голод и злые люди. Пускай они не моей крови, но я принял их как своих – бедные, бедные детишки. Прямо как ты, Этьен...
Он оглянулся на Этьена и взглянул на него таким взглядом, от которого у того по спине волной пронеслись мурашки. Признаться, если бы по их следу не шел вооруженный отряд, он бы предпочел переночевать под открытым небом – и, судя по выражению лиц его спутников, они мыслили точно так же. «Не нравится мне этот тип», – прошептал Стефан так громко, что Этьен было испугался, что монах мог его услышать – но нет, мужчина все также вел их по извилистым коридорам, что-то проговаривая вслух, точно беседуя сам с собой. Наконец, они вышли в довольно просторную залу, в которой, несмотря на горящий очаг, было довольно холодно – казалось, сквозняки продували ее сразу со всех сторон, поэтому не успел Этьен согреться, как тут же вновь продрог до костей.
Повсюду висели подсвечники и небольшие фонари, так что было достаточно светло. В камельке потрескивали поленья, а на огне задорно побулькивал котелок, от которого шел такой наваристый запах, что у Этьена рот тут же наполнился слюной, да и прочие тоже заметно повеселели, усевшись у огня и грея озябшие пальцы. Даже Стефан перестал с подозрением наблюдать за каждым движением Гейна и подтащил стул поближе к очагу, ища глазами миску. Ножны он тут же оставил у стола – и, слегка поколебавшись, Джейми последовал его примеру. Все же негоже расхаживать в гостях точно на поле боя.
– Не стоит так спешить, – улыбнулся монах и взмахнул рукой в сторону неприметной двери с засовом, расположившейся в углу. – Не затруднит ли господ позвать моих сироток, что сейчас молятся в подвале, прихватив заодно бочонок меда и связку лука? Мясо без приправ достаточно пресно, да и давиться на сухое горло вряд ли придется вам по вкусу.
Стефан взглянул на Джейми, но тот лишь пожал плечами и двинулся в сторону двери. Откинув засов, он снял с ближайшей скобы лампу и начал осторожно спускаться вниз, тогда как Стефан, сделав лишь шаг, вдруг схватился за косяк и с подозрением оглянулся на Гейна:
– Слушай, а чего это твои сиротки вообще в подвале делают? Да еще и под замком?
– Ждут ужин, – с улыбкой монах и в тот же миг полностью преобразился.
От его былой медлительности не осталось и следа – в одно мгновение он пнул Стефана в спину, и не успело осесть глухое эхо от его брани, как Гейн захлопнул дверь, хлопнул засовом и привалился к древесине спиной. Он поднял блестевшие глаза на Этьена и, медленно засунув руку за пазуху, достал огромный мясницкий тесак, покрытый засохшими бурыми пятнами.
– Что... что вы делаете? – чуть дрогнувшим голосом произнесла Мелэйна, дотронувшись до медальона.
– То, что должно, – прохрипел мужчина, делая шаг в их сторону. – Освобождаю еще одну невинную душу от грехов сего мира, дабы она переродилась в новое тело. Чистое, свежее, незапачканное...
Этьен вдруг почувствовал, как на макушку ему упала капля, а затем вторая; дотронувшись до волос, он растер меж пальцами алое пятно и поднял голову. Поначалу он увидал лишь бесформенную кучу, лежавшую на толстых сетях, подвешенных к потолку, но потом, разглядев, что на самом деле представляет собой эта груда, не сдержал громкого крика, отозвавшегося гулким эхом.
Эти строки – вероятно последние мои слова. Я ошибался и боги, как же я ошибался… Я боюсь, что навлек погибель не только на себя – хоть сердце мое до сих пор стучит, я не сомневаюсь, что скоро меня поглотит бездна – но и на всех, кто меня окружает, тех, кого я считал своими друзьями. Сей час, когда я судорожно выписываю это признание на пергаменте, один из немногих моментов моего просветления; тот краткий миг, когда я снова принадлежу сам себе, а не ЕМУ.
Его голос… боги, если еще недавно я слышал лишь вкрадчивый шепот, дуновение ветерка, щекочущее ухо, то теперь ОН кричит у меня в голове, перекрывая даже мои мысли и доставляя неимоверную боль.
Сны же мои стали настолько яркие и глубокие, что я едва могу различить, где кончается кошмар и начинается явь; я то вновь и вновь вижу гибель народа (неразборчиво) … или же погружаюсь на морское дно, в окружении этих мерзких пучеглазых тварей, которые говорят мне (неразборчиво) … заснув в одном месте, я могу просунуться в совершенно другом; обычно – стоя на коленях перед НИМ.