ясно указали на эту связь. Но Хельмо еще раз сказал «он у тебя». Да так уверенно, что Мистина на миг усомнился: может, в запарке последних дней и нынешней ночи забыл, что золотой меч уже нашелся?

Торлейв невольно хмыкнул: не успела Витляна утратить одного жениха, как уже другой явился!

– Ты говорил с ней? – спокойно спросил Мистина. – Об этом?

– Да, вчера, когда передал ей ту вещь, я говорил… Она сказала, что имеет обручение, но если ты повелишь, она подчинится твоей воле. Ты знаешь, такие великие уговоры не делают себе без залога. Мы даем тебе великий залог, а ты имеешь дать…

– Моя дочь – для меня это великий залог, – весомо заверил Мистина.

– Но ты и получать очень много. Золотое меч и поддержка государь Оттон, кто будет делать твоего сына князь русский.

Мистина помолчал, связывая в голове концы. Великой новостью для него было то, что Витляна уже все это слышала и получила от Хельмо меч Хилеуса. Вчера поздно вечером он мельком видел ее, убедился, что все домочадцы вернулись в целости, но не говорил с дочерью. И она ничего не сказала. Так меч у нее? В девичьей под лавкой? Мистина содрогнулся: если хоть кто-то узнает, что меч у них в семье, донесет до Святослава… Все возведенные на него обвинения разом подтвердятся, и это будет конец. Дыхание его чуть заметно участилось. Мистина снова ощутил себя стоящим на тонком-тонком льду. Не новое для него ощущение. Главное – не делать резких движений.

– Тови, – ровным голосом сказал он и взглянул на племянника, – поди проведай Витляну. Не шумите.

Он надеялся, что Торлейв его поймет. Тот ответил ошарашенным взглядом, но молча вышел. Хоть догадается посмотреть, не торчит ли золотая рукоять у девицы под подушкой.

– Откуда эта вещь у тебя взялась? – таким же ровным голосом спросил Мистина, когда они с Хельмо остались вдвоем, не считая бережатых.

– Мне указала санкти Вальпурга фон Айхштетт. Пришла мне во снях и сказала, что я сыщу эта вещь в одном лихом месте.

– Лихом? В каком это?

– Там, где вчера твоя дочь взяла его. Она сказала, что сразу передаст тебе.

– Вальпурга, стало быть?

Мистина встал, знаком велел Хельмо сидеть на месте, отпер ларь, вынул оттуда некий узкий длинный предмет и бросил гостю на колени:

– Это тоже Вальпурга оставила?

– Что это есть? – Хельмо поднял на него непонимающий взгляд. – Оставила где?

– На жертвеннике. Где лежало тело отца Ставракия, растерзанное, как свинья стаей волков.

– Я не знаю эта вещь. – Хельмо переложил ножны на лавку.

– А эту?

Мистина, все еще стоя возле ларя, показал ему нечто похожее, но другое – нож Куно в новых ножнах.

– Тоже не знаешь?

Хельмо переменился в лице, и хотя быстро взял себя в руки, Мистина успел уловить проблеск изумления и ужаса в его глазах.

– Нет.

– Врешь. И зря. Твой человек уже все рассказал.

– Мой че…

– Куно. Твой слуга. Которому ты вчера приказал убить моего племянника Торлейва. А ведь даже я верил, что вы подружились! И если такова твоя дружба, – Мистина скрестил руки на груди, прислонившись спиной к ларю, – то и дружба Оттона едва ли будет вернее и надежнее.

– Убить? Торлиб? – Хельмо распахнул глаза, и Мистина почти поверил, что тот и правда изумлен. – Я приказал убить Торлиба? Нет, клянусь санкти Вальпурга… Он мне друг…

– Твой человек был взят вчера в лесу, когда пытался напасть на Торлейва и перерезать ему горло. Вот эти люди это видели и помешали ему. – Мистина указала на Агнера с Илисаром, и Агнер важно кивнул. – Он все нам рассказал. Этот человек, – Мистина снова показал на Агнера, – умеет за пару ударов сердца разговорить даже камень. И если ты не хочешь отправиться туда, где сейчас твой Куно, и испытать искусство Агнера на себе, расскажи добром, что знаешь. Если будете врать розно… вам же хуже.

Агнер снова невозмутимо кивнул. При его внешности, чтобы напугать кого угодно, достаточно было просто оказаться рядом.

– Я не приказывал… – У Хельмо задрожала челюсть. – Если он сказал, что я приказал, он лжет! Это он приказал мне убить ее…

– Кого? – Мистина дернулся: подумал, что речь о Витляне.

– Явислава. Она могла выдать, что те жабы… та старая баба…

– Явислава отвела тебя к бабе Плыни?

– Да. Но я не хотел ее убивать.

…В тот давний вечер начала лета, через две недели после приезда Хельмо в Киев, у него были сомнения – не приведет ли эта встреча к неприятностям. Но истинного облика этих неприятностей он не видел и в страшном сне. Солнце садилось, издали доносилось пение женских голосов – в эту пору молодежь чуть не всякий вечер собиралась на игры и беседы. Хельмо слушал, сидя на траве под крайней березой; отсюда ему были видны Ратные дома, полосы огородов, небольшие выпасы, куда кияне приводили коз, и берег Днепра. По виду он был один – на случай, если у боярской дочери и правда любовные помыслы на уме, – но за кустами, чуть глубже в рощу, прятался Куно – на какой-нибудь менее приятный случай. Щелкали соловьи, вплетая искры серебра в шелк далекого пения, и яркие полосы заката над Днепром были так красивы, что Хельмо почти забыл, где находится и кого ждет.

Но вот зашуршала трава под чьими-то быстрыми шагами; Хельмо вздрогнул и привстал. Вдоль опушки к нему приближалась тонкая девичья фигура.

– Это я! – Явислава издали помахала ему рукой. – Не бойся.

Одета Явислава была по-славянски: в белую сорочку и плахту с тканым пояском. Гладко лежащие светлые волосы заплетены в косу, на очелье из шелка – простые серебряные колечки, на каждое надето по три небольших стеклянных бусины. Подойдя, она села рядом, собрав под себя полы красно-синей полосатой плахты, поставила на траву лукошко, где лежали в сене яйца и небольшой каравай в тряпочке.

– Послушай, что я тебе скажу! – вполголоса начала Явислава, явно торопясь, пока не иссякла смелость. – Я дома сказала, что на игрища пошла, но мать велела до полуночи воротиться, времени у нас мало.

– Для чего – времени?

– Ты хочешь, чтобы свадьба Витлянки с Гостятой разладилась?

– Я…

Хельмо растерялся и даже испугался. Неужели его замыслы написаны на лице – такими большими ясными буквами, что их может прочесть даже эта славянская дева, вовсе не умеющая читать?

– Тебе Витлянка полюбилась, я же вижу. – Явислава хитро прищурилась. – Да и не диво. Как Свенельдич ее в город привез той весной – у нас все отроки ума лишились… и молодцы иные тоже. Да