– Прости за вопрос, Чжу-мэй, – сказал он вслух, – но меня мучает кое-что. Лучше я спрошу сейчас, чем понесу эти сомнения дальше. Та птица… то чудовище… оно вырвалось из руин храма, что принадлежал Чу Юн, и этот облик…

– Говори прямо, что нам теперь скрывать. Ты хочешь понять, не связано ли появление чудовища в том месте с пленением бога, что устроил мой отец? – Чу Чжунай горько усмехнулась. – Я и сама все время думаю об этом и не могу отделаться от мысли, что тварь появилась не просто так. Слишком много совпадений. У меня есть дикое предположение, что бога тогда освободили не до конца и какая-то его часть так и осталась в плену, а за столько лет одичала, накопила злобы и наконец вырвалась… Янь-сюн, если это действительно так, значит, мой отец и мой клан виновны не только в прошлых, но и в нынешних смертях, и муцинь… и твоя мать…

Она всхлипнула, сухо, без слез, потом остановилась, повернулась к оставленной позади гробнице и поклонилась так низко, что длинная коса с вплетенными в нее красными и зелеными бусинами коснулась земли, мазнув мокрый песок:

– Простите меня, госпожа Янь. Клянусь вам, что не забуду ничего из того, чему вы меня учили. Кто действует с упорством – обладает волей. Кто не теряет свою природу – долговечен. Кто умер, но не забыт, – тот бессмертен[445]. Вас никогда не забудут.

И быстро пошла по скалистой тропе к Рассветной Пристани, где уже зажигались разноцветные фонари. Шуньфэн еще постоял, глядя ей вслед, потом обернулся тоже. Светлые камни выступали из темноты где-то далеко позади.

– Муцинь, ты бы гордилась тем, какой она стала. Глава У сделал немало, но прежде всего идет твоя заслуга. Забавно: кажется, помимо названых братьев в других кланах у меня появилась еще и сестра… Ты всегда умела находить на дне моря забытые жемчужины. Я надеюсь, что стану достойным тебя.

И поспешил вслед за сестрой, навстречу пляшущим в волнах отсветам фонарей и дружескому теплу.

Эпилог

Удивительно, как быстро жизнь входит в прежнюю колею.

Сяньцзань с женой и слугами успели отъехать от Хофэя всего на пару сотен ли – два только раза ночевали в поле, – когда их догнали вести от Ма Фаня: он писал, что чудовище побеждено и угроза миновала. Само собой, Сяньцзань рад был вернуться, пока не успел позабыть привычный быт, но в глубине души все же сожалел о том, что дальние края как ни сам не посмотрит, так и Сяомин не покажет. Заметив, как он украдкой вздыхает, жена выспросила все как есть и заверила, что готова поехать с ним куда угодно, лишь только все наладится дома.

«Лучше увидеть все своими глазами, чем читать об этом в книгах, сяо Цзань, – лукаво прищурилась она. – Повидаем новые места, наладим новые связи… Спешить некуда, но и медлить не стоит».

Она так легко стала говорить «мы» касательно их общих дел и стремлений… Сяньцзаню это казалось музыкой Небесных садов после того, как столько лет у него был только «я» – и в доме, и в лавке. «Я» – и «мой долг перед братьями». Он честно признавался себе, что счастлив: безудержно, эгоистично – так искренне, что постепенно улеглась даже тревога за Ючжэня и Иши. Все эти дни он отвечал только за себя, не считая жены и слуг, и это давало чувство необъяснимой легкости и свободы. Это нравилось – внезапно, но безоговорочно. Нравилось так, что все лежавшее грузом на сердце растворилось в осенней воде, унеслось прочь с опавшими листьями; Сяньцзань, пожалуй, впервые ощутил, что у него есть силы двигаться дальше, отпустить то, что прежде сковывало, построить с братьями другие, новые отношения – равного с равными. И просто жить, просто радоваться, просто идти вперед.

Это казалось безумным риском – но рядом с ним теперь был человек, с которым он мог и хотел так рискнуть.

Одно лишь поначалу омрачало семейное счастье: благословение, которого им не дали до свадьбы ни родители Сяомин, ни ее знатный родственник, советник Лан. Сяньцзань уже собрался было явиться с повинной и задним числом просить согласия на брак, как советник написал им сам. Письмо было вполне вежливым; Лан Дэшэн сообщал, что хоть он и не одобряет поступка Сяньцзаня и неповиновения родственницы, но смиряется и отдает все на волю судьбы. Приезжать он им пока что запретил со словами «во дворце не до вас», и Сяньцзань был почти уверен, что Иши приложил к этому руку.

Был почти уверен, пока в город не явились императорские глашатаи с такими новостями, что другой ответ, куда более логичный, появился сам собой.

На главной площади у дома градоначальника объявили, что прежний император с женой скончались и к власти пришел их сын Чэнь Шэньсинь, новый Сын Неба; что благодаря усилиям объединившихся заклинательских кланов чудовище повержено, южные земли очищены от мятежников, раскрыта правда о прошлом и восстановлена репутация клана Цинь Сяньян, который отныне займет полагающееся ему место среди прочих.

Очевидно, что среди подобных потрясений не было места заботам о какой-то сбежавшей девушке.

Сяньцзаню очень хотелось знать, в порядке ли Иши, однако, выдохнув и рассудив спокойно, он пришел к выводу, что брат напишет ему сам, когда у того появится свободное время; в том, что Иши выжил и сейчас занят тем же, чем и прочие чиновники, – попыткой найти себе место в новом мире при новом императоре, – торговец не сомневался.

Иши, однако, не написал: просто приехал в один из дней вместе с незнакомой молодой заклинательницей. Они привезли тело Шоуцзю. Сяньцзань хорошо помнил, как вышел на улицу по зову слуги, а они уже стояли там: младший брат в светло-зеленом простом ханьфу, незнакомка в белом с темно-серой вышивкой и длинный деревянный ящик на повозке. Он сразу понял, что это за ящик.

После они долго сидели в саду втроем: братья Си и заклинательница, оказавшаяся ни много ни мало Цинь Мисюин, главой клана Цинь и невестой Шоуцзю, той самой «госпожой», о которой рассказала когда-то Цю Сюхуа. Они сидели и говорили обо всем и ни о чем, пока Сяомин со слугами готовили тело к погребению. Сяньцзаня Иши помогать не пустил, да тот и не рвался: осознав смерть дагэ, смирившись с ней, он все еще помнил его живым и именно таким хотел сохранить в памяти. Иши по долгу службы оказался куда более подготовлен к подобному, к тому же привык за последние недели к виду мертвого брата.

«Будь спокоен, эргэ, – сказал тогда Иши, – дело раскрыто, убийца получил по заслугам. Я не успел привлечь закон к его наказанию, он был убит во время дворцового переворота. Прости, что объявился так внезапно, но держать тело дагэ во дворце дольше было нельзя. Однако теперь мы наконец можем сделать все как положено».

«А как же А-Чжэнь? – тупо спросил Сяньцзань. Он пережил эту боль, пережил, но слова об убийце оседали в голове лишь пеплом и пылью. Неловким облегчением. – Неужели мы похороним дагэ без его участия?»

«Боюсь, даочжан не появится в ближайшее время, – грустно проговорила Цинь Мисюин. – Он ввязался в большое дело, которое требует всего его внимания и всех его сил. Я молюсь за него Белому Тигру и Небесным супругам и очень надеюсь, что вскоре он вернется домой».

Она многое рассказала о Ючжэне и Шоуцзю, о том, из-за чего и как погиб старший, о том, где скитался младший после своего последнего письма из Алой долины, и теперь Сяньцзань уже не удивлялся ни образу жизни старшего брата, ни его скрытности – жалел лишь, что и с новой семьей тот не узнал полного счастья. И он, и Иши охотно назвали Цинь Мисюин саоцзы – она понравилась им. Сяньцзань не знал, что именно разглядел в ней Иши; сам он за доспехом ответственности, долга, благородства видел