Шрифт:
Закладка:
А вот между двумя парами, посредине, стоит одинокий волк. Он, конечно, высокий и серый — но не то, чтобы очень грозный. Хитрый? Ну, да! Без сомнения! Злой?.. Иногда он помогает лисичке. Но и часто — спасает и Сатоши — и даже Леночку, особенно, когда те не могут справиться с Большим Медведем. А ещё с Грюком дружит. Единственный, кто его понимает.
За все качества этого зверя, про себя волка ты зовёшь просто: «Капитан». Ведь, и Белочка Леночка, и Лиса Чернобурка, и даже Грюк, и Сатоши, и Большой Медведь — они хоть иногда и враждуют друг с дружкой — но все — часть единой команды. Команды их общего судна. Их личной подводной лодочки.
Той самой кружки, в которую ты их собираешь. Они вместе плескаются на волнах, сражаются с морской медузой Мочалкой и Морским Змеем — нехорошим тугим полотенцем. Они впятером против самых диких и самых ужасных чудищ. И только на берегу вспоминают, что и между собой иногда находятся поводы для вражды.
Вода из крана уже не хлещет.
Ты отправляешь весь экипаж к причалу — а сама жмуришься. Тебе нужно как можно глубже уйти ко дну. Подставить плечи заботливым сильным рукам. Не только плечи — но и всю спину. И не только рукам, а и липкому едкому мылу.
Всё-таки ванная — она не только для одной лишь тебя.
Не для чужих глаз
Ты лежишь, смотришь в темноту потолка.
Дверь в твою комнату приоткрыта, а из коридора — и чуть-чуть дальше — слышатся разговоры, какой-то невнятный шум.
У вас гости, а тебя не позвали?
Да нет, быть не может. Тебе же просто сказали: «Уже поздно и пора спать».
Вот тебя уложили — а сами-то не спешат! Нехорошие!
Непорядок!
Дуешься.
Надо бы разобраться.
Ты скидываешь с себя одеяло, опускаешься на пол. Тихонько-тихонько крадёшься к выходу.
Да, всё верно. Звуки из общего зала.
Кстати, свет везде выключен. Вот же они какие! Хотят тебя убедить в том, что тоже уже по постелям — а сами вот взяли — и даже и не закрылись!
О чём же они говорят?..
Затаив дыхание, на носочках, чтоб не скрипеть половицами, ты аккуратно шагаешь к залу.
Разговоры там, в нём, прекратились. А лучше бы нет: теперь поскрипывания. Капли?..
Что они делают?..
Ты уже почти что достигла цели.
Так.
Дверь в зал прикрыта, но не захлопнута.
Тихо-тихо, едва ли не шёпотом нажимаешь на неё кончиками пальцев ладони.
Вздрагиваешь, заслышав пронзительный женский крик.
Застываешь, как вкопанная.
Помещение окутано темнотой, а вот в телевизоре, на экране — оттуда бьёт яркий-яркий, чуть синеватый, кровавый свет. Ты видишь на этом экране длиннющий, бесконечный, уходящий во тьму коридор. Мрачный такой весь, хмурый. Нет, не в счёт отбрасываемых от покачивающихся ламп теней. Но… Там и по полу, и по стенам — ты видишь, ты понимаешь — там кровь, кровь настоящая! Тела изувеченные! Там… Там всё, всё, всё густым, алым, красным всё перемазано — и по стенам, и с потолка стекает. Хлюпает смачно, мясисто!
Ты дрожишь. У тебя колени подкашиваются. Моргаешь-моргаешь, отчаянно головой мотаешь. Не глотать, себя не выдать стараешься — но хлопаешь дверью — и мигом к себе. Ныряешь под одеяло, сворачиваешься, дрожишь.
— Мика? — тебя зовут.
Ты только сильнее прячешься. Перед глазами всё ещё тот клятый, мрачный, чёртовый коридор.
Зачем ты его увидела?
Ты же просто хотела напомнить им, что всем пора спать. А они… А они там такое смотрят!
— Мика? — опять позвали.
— Да оставь ты, бывает.
— Да проверить бы, испугалась. Вдруг расплакалась.
— А чего подглядывать? — смех добрый.
… И правда, вот ты искренне соглашаешься. Подглядывать было лишним.
Вечер
Ты слушаешь зелёное радио, вещающее о скорой зиме. Это радио стоит на высокой и дальней полочке.
Сама сейчас сидишь на простой табуретке за маленьким столиком у окна.
За окном на улице стук колёс последнего уходящего в депо ко скорому сну трамвая.
Ты болтаешь ногами, смотришь на собственное размытое отражение по ту сторону стекла.
Не высокая и не маленькая. Каштановые волосы подвязаны в два аккуратных хвостика. Одета в вязанную красную кофточку. Ту самую кофточку, которую пару часов назад тебе связала заботливая любимая бабушка.
А ещё в длинной бордовой юбке. В отражении ты это не видишь — но просто знаешь. По крайней мере сюда тебе разрешили прийти не в джинсах.
На плите чуть-чуть дальше от тебя вдоль стены гудит и хлопает металлической крышкой чайник. Надо бы выключить газ. Кипяток уже закипел.
Соскакиваешь на скрипящий под носками паркет, тянешься к полочке. Роешься по коробкам. «Тэсс» с солнышком отметаешь сразу. Там слишком яркое солнышко, слишком слепит. «Липтоном» все уши прожужжала реклама. Фу-фу-фу кому-то пить «Липтон»! Не понимаешь, как его вообще кто-то пьёт.
Но зато ты находишь в красных тонах и тёмно-зелёную ленту коробочку. И от неё так и тянет каким-то особенным, вот сразу — родным и своим теплом. И, даже пусть и лента на коробочке тёмно-зелёная, для себя ты тут же делаешь вывод: «Чёрная!». В частности, такой вывод ты делаешь из портрета принцессы на вот той самой ленте. Портрете в белом аккуратном кругу. Если у неё такие пышные смоляные кудри, значит этот чай точно чёрный. А звать эту принцессу, судя по коробочке — Ява.
Вот именно у неё ты и угощаешься чайными лепестками.
О том, что твой выбор правильный, ты узнаешь, стоит лишь кипятку влиться в небольшую фарфоровую чашку с росписью пасторального пейзажа, где пастух и пастушка сидят на побережье быстротечного ручья-реки.
Как же вкусно пахнет этот уютный, обязательно чёрный клубничный принцессин чай! Ты просто держишь перед собой блюдце. Аж на носочки становишься, жмуришься, пробуешь… Нет… Смакуешь один лишь его головокружащий запах.
Три ложечки сахара. Ломтик лимона. Это всё вместе смешать и подать к столу.
Зелёное радио вещает о скорой зиме. Если ему верить, то сейчас уже восемь часов. Время сказки. Какой именно сказки? Там всегда разные — и обязательно на добром, таком ламповом, дедушкином украинском. Да, у тебя нет дедушки. Но зато лучше: твой дедушка живёт в радио. Его голос прокурен
