ногах, мои спутники сказали, что уже недалеко. Как только солнце достигло середины небосклона, мы перешли узкую грязную речушку и оказались в месте, защищенном густыми кронами склонившихся к земле чахлых деревьев. Было начало октября – ранняя весна в Южном полушарии. Серая почва вокруг покрывалась ярко-зеленым мхом и травой, полуденное солнце приятно припекало после ночных заморозков, слышалось пение птиц. Но лагерь партизан производил удручающее впечатление. Некоторые из повстанцев с трудом передвигались, все были одеты в лохмотья, худые как скелеты, у многих на коже были нарывы и незажившие раны. Не наблюдалось никакого подъема боевого революционного духа. Кажется, все уже понимали, что они обречены. Мои проводники подвели меня к единственному в отряде человеку, который, казалось, по-прежнему верил в удачу и даже не думал сдаваться. Это был командир отряда, тот самый «команданте Че». Мне вкратце рассказали, что случилось. Пару дней назад в окрестностях деревни Ла-Игера, где отряд хотел пополнить запасы провианта, оказалась засада правительственных войск. Так как точно никто не знал, появятся ли они вообще в деревне и когда, полицейских было немного – человек десять. Завязалась перестрелка. Партизаны сумели уйти, убив нескольких полицейских. Никто из них не погиб, но были раненые. В том числе одна пуля застряла в бедре самого команданте. Извлечь ее в нестерильных полевых условиях можно было только с риском заражения крови и смерти. Он сам, врач по профессии, это хорошо осознавал и дал указание найти профессионального хирурга с инструментами в окрестных городах.

Хирургические операции в полевых условиях для врача миссии Красного Креста не были редкостью. Пациент лежал на ровном широком камне, как раз высотой мне по пояс, почти как на столе. Со мной была большая бутыль медицинского спирта, а также новокаин и набор скальпелей. Операция оказалась непростой: пуля застряла глубоко – у самой кости, в сантиметре от артерии. Малейший неточный порез мог запросто повредить ее и обречь Че на неминуемую смерть от кровопотери. Но все прошло штатно, пуля была извлечена, а рана зашита. Несмотря на то что операция длилась дольше, чем я планировал, и из-за этого действие новокаина почти прошло, пациент не издал ни стона, только шутил, раздавал окружающим указания и даже временами тихо напевал бодрый революционный мотив. По завершении операции он поблагодарил меня и согласился поспать для восстановления сил.

Все это время я сидел рядом, иногда проверяя его дыхание и пульс. Только сейчас я как следует рассмотрел его внешность. Тяготы многомесячных скитаний не слишком отразились на его героическом облике. Гевара исхудал, из-под расстегнутой одежды торчали ребра. И все же, в отличие от тел его товарищей, это было по-прежнему крепкое, жилистое, подтянутое тело. Я знал, что Че с детства страдал сильными приступами астмы. Партизанская жизнь в спартанских условиях, с ежедневными тяжелыми переходами, давалась ему трудно и болезненно. Но он никогда не жаловался, напротив – подгонял и морально воодушевлял своих спутников что в джунглях Кубы лет десять назад, что здесь, в горах Боливии. Казалось, внутри сердца этого жестокого, но невероятно волевого человека горит вечный огонь, дающий ему почти бесконечные силы. Он был некрупным, среднего роста: на полголовы ниже возвышавшегося над всеми величественного командира кубинских повстанцев Фиделя. Но не уступал силой духа даже ему.

Че обладал сильной харизмой: даже сейчас, когда он лежал, закрыв глаза, подрагивая в тревожном сне, его лицо, обрамленное черной бородой, с правильными, красивыми (хотя и слегка женственными) чертами почти не отличалось от той известной всему миру фотографии с одного из митингов в Гаване вскоре после революции, в черном берете со звездой.

Сон команданте продлился недолго, часа полтора. Солнце за серыми горами начинало клониться к закату. Открыв глаза, Че болезненно поморщился – анестезия совсем прошла и теперь отдавала неприятным свербящим чувством внутри бедра. Но тут же взял себя в руки и спокойно сказал, что все прошло как нельзя лучше и уже через несколько дней он снова начнет ходить, пусть и хромая. Становилось прохладно. Повстанцы развели небольшой костер, дали подкрепиться жареным картофелем с кусочками копченой свинины – не вполне свежей, но все еще съедобной. Хотя я и был голоден, но отдал почти всю свою порцию пациенту. После ужина нам принесли по калебасу – небольшому сосуду с горячим горьковатым, сильно тонизирующим местным чаем мате. Гевара стал жадно пить из трубочки: с детства мате был его любимым напитком, без которого он буквально не мог жить даже в самых суровых походах. Я тоже сделал глоток: вкус казался резковатым, непривычным, но в целом вполне сносным.

– Че, вам надо отвлечься, желательно разговаривать о чем-то. Мой опыт показывает, что пациент, меньше зацикливающийся на недуге, быстрее выздоравливает. Хотя перенапрягаться, разумеется, вам тоже не следует.

Гевара принял удобную позу, подложив одну руку под голову, а в другой, словно драгоценность, держал свой темный сосуд с чаем мате, который продолжал понемногу цедить. Изредка к нему подходили помощники, чтобы долить в его калебас немного кипятка. Я сам начал разговор:

– Глядя на вас, я испытываю странное чувство. Обычно я вижу большинство людей насквозь. Но вы – совсем другое дело. Когда вы тихо лежите, задумчиво глядя в небо, вы похожи на интеллигента, почти философа, который непонятно каким образом очутился здесь, среди джунглей, с кучкой вооруженных небритых головорезов. Но когда я слышу ваш резкий, жесткий армейский голос, которым вы раздаете указания, и вижу ваш взгляд в этот момент, во мне буквально все холодеет от страха. Где и как произошло ваше перерождение? Как из интеллигентного провинциального доктора вы превратились в символ кровавой беспощадной революции?

Гевара с удивлением посмотрел на меня, и в этом взгляде мне почудилось недоброе.

– Кто ты – врач, журналист, шпион? Откуда столько любопытства? Кстати, мне сразу резанул слух твой акцент. Ты сказал, что родом из Испании, но говоришь явно не на кастильском наречии.

Я не успел оглянуться, как к моему лбу было приставлено холодное дуло пистолета. Чтобы вынуть его из-под циновки, на которой он лежал во время операции, у Че ушло не больше секунды.

– Если ты шпион ЦРУ и тебя прислали, чтобы выследить нас, я мигом вышибу тебе мозги. Рассказывай правду. Я пойму по твоим глазам, лжешь ты или нет. От этого зависит твоя жизнь.

Почему-то я не испугался. Мягко отстранил дуло пистолета и попросил Че не делать таких резких движений, чтобы свежие швы на его бедре не разошлись. Объяснил, что я испанец, но пару лет учился на медицинском факультете американского университета, оттуда мой акцент. Добавил, что двое его людей сами выследили меня и никакого отношения к спецслужбам я не имею.

Че Гевара