Невинский мрачно смотрел на ее взволнованное лицо, отчаянно желая верить. Но прекрасно заметил в действиях Жданова заинтересованность в Маше. Он прищурился и сделал вид, что удовлетворен ее ответом. Мгновенно притянув молодую женщину к себе, он обвил руками ее стан и впился поцелуем в губы. Она тут же обвила его шею руками и ответила. Спустя несколько минут, чувствуя, что его бешенство утихло, Михаил осторожно отстранил ее от себя и, с любовью вглядываясь в огромные синие глаза лани, произнес:

— Я предупреждаю тебя, Машенька. Мне нужна исключительно верная возлюбленная. И я не намерен терпеть всех твоих воздыхателей! Ты поняла?

— Обещаю, что у вас не будет поводов для беспокойства, Михаил, — улыбаясь, ответила она, с нежностью смотря в его лицо.

— Что ж, надеюсь, что это будет так, — кивнул он спокойно. — И я запрещаю общаться с этим твоим знакомым Ждановым, ну и, конечно же, с этим щеголем Чемесовым.

— Запрещаете? — опешила Маша.

— Да. Я твой жених и имею право диктовать условия. Или ты намерена вновь сердить меня?

— Нет. Я постараюсь не общаться с ними…

— Вот и умница, — проворковал он, вновь завладевая ее губами.

Вернулись они к гостям спустя четверть часа, когда вволю насладились губами друг друга. Конец вечера пролетел незаметно, и едва карета последних гостей отъехала от парадного крыльца, Михаил, обхватив Машу за талию, потянул ее по лестнице наверх. Она послушно последовала за ним, ничего не спрашивая. Невинский проводил ее до двери спальни и, едва прикрыв створку, сразу же заключил в объятья. Его губы тут же атаковали ее рот, и Маша подчинилась его порыву, позволяя целовать себя. Он оторвался от ее губ через некоторое время и, ласково улыбнувшись, поцеловал ее руку.

Михаил не спускал с нее восторженных, влюбленных глаз. Невероятно притягательная, непокорная, непостижимая девушка, которая сейчас была в его объятьях, не только будоражила его мысли, полностью завладев сознанием, но и вызывала в нем чувства, которые он раньше считал смешными и глупыми. Впервые за всю свою сознательную жизнь Невинский ощущал, что без ума влюблен, что его руки дрожат, а голос подводит лишь только от одного взгляда в ее ласковые глаза. Он прекрасно осознавал, что Машенька превосходила по красоте, шарму и изысканности многих знакомых ему дворянок. В глубине души он ощущал дикую гордость от того, что эта прехорошенькая, юная прелестница принадлежит именно ему, что он может прикасаться к ее нежным рукам, получать теплые улыбки, адресованные именно ему, слышать мелодичный голос.

— Подождите, у меня есть для вас подарок, — произнес он и, оторвавшись от нее, стремительно вышел. Он вернулся спустя пять минут. Прикрыв за собой дверь, протянул ей коробку, обтянутую черным бархатом. — Открой…

Маша взяла из его руки коробку и раскрыла ее. На белом бархате лежала серебряная диадема с крупными округлыми сапфирами, длинные серьги из серебра и браслет все с теми же камнями. Самоцветы в гарнитуре были невероятно насыщенного синего цвета, в обрамлении мелких бриллиантов, которые своим блеском оттеняли их неповторимый цвет, который показался Маше знакомым.

— Я долго искал нечто подобное, Маша. Цвет ваших глаз, — добавил замирающим голосом Михаил. — Вам нравится?

Она ошеломленно взглянула на него и, невольно положив коробку на столик, стоящий рядом, устремилась к трюмо и достала сверток. Быстро вернувшись к Невинскому, она раскрыла мешочек и достала старинный оберег матери, камень в котором был точь-в-точь, как и в гарнитуре Невинского. Она вновь взяла коробку и пролепетала:

— Смотрите, они как братья из одной семьи…

— Да, я подбирал сапфиры именно к вашему камню…

— Вы знаете о нем? Ах да, вы же нашли мой дневник, а он лежал рядом…

— Да, Машенька, — выдохнул он. — Я видел кулон. И хотел бы знать о нем больше…

— Это кулон моей матери, — произнесла она, гладя пальцами гладкий синий камень. — Она подарила мне его перед своей смертью. Когда-то давно он спас мне жизнь. Видите, изъян в оправе, это след от пули, она угодила прямо в нее. Поэтому солдаты в крепости сочли, что я мертва. Но я была всего лишь ранена краем серебряной оправы, который сильно оцарапал мне кожу и вызвал кровотечение. С тех пор я никогда не расставалась с ним. Матушка говорила, что это оберег, который будет хранить мою жизнь, — она замолчала и, поднеся старинный кулон к губам, поцеловала его.

— Вы хранили этот кулон многие годы, — заметил Невинский, склоняясь к ней. — Отчего вы не продали его? Ведь камень редкостный, крупный и стоит бешеных деньг. Вы с сыном голодали и могли бы продать…

— Нет! — выпалила Маша испуганно, прервав его и сверкая синими очами, точно такими же, как сапфир на диадеме и кулоне. — Этот камень — часть меня. Я никогда бы не рассталась с ним, как бы ни нуждалась, — она вновь обратила свой взор на кулон, с нежностью провела пальчиками по поверхности камня. — Матушка говорила, что он охраняет и пока он со мною, мне нечего бояться…

— Вы позволите мне помочь вам примерить гарнитур? — спросил Михаил.

Она кивнула, Невинский осторожно снял с ее шеи жемчужное ожерелье и, взяв из ее рук старинный кулон, надел его ей на шею, застегнув причудливый замок. А затем водрузил на ее голову диадему. Машенька, вынув прежние серьги, надела новые с сапфировыми камнями и застегнула на своем запястье подаренный браслет. Вырез ее платья был довольно глубоким, и оттого кулон занял верное место прямо на ложбинке ее небольшой груди. Она повернулась к нему и кокетливо улыбнулась.

— Сапфир невероятно идет к вашим глазам, козочка, — произнес Невинский страстно. — Вы похожи на египетскую жрицу из прошлого с этим чудным, огромным варварским украшением на шее…

Невинский молчал, наполняясь неведомым доселе чувством всепоглощающей страстной эйфории. Не в силах сдержаться он приник к ее губам, желая показать, насколько она любима.

— Мой милый, — прошептала она, когда он чуть оторвался от ее сладких губ.

Уже в следующее мгновение Михаил с неистовством прижал ее к себе, осыпая поцелуями лицо и шею. Его руки, жадные, напористые и сильные, кружили по ее спине, плечам и ягодицам, лаская ее тело. Она же с трепетом позволяла ему делать все, что он хотел, в ответ, обвив его шею руками и пальцами лаская шею и плечи. Она пыталась отвечать на его жаркие поцелуи, находя губами его лоб, щеки и волосы.

Ощутив ее ответный порыв, Невинский окончательно потерял голову и начал стягивать с нее платье. Однако прекрасное розовое творение было затянуто сзади шелковыми лентами. Невинский пробовал расстегнуть лиф, почти срывая тонкую ткань платья с ее плеч и груди, желая быстрее обнажить желанную плоть.

— И кто придумал столько шнуровок? — глухо шептал он и, не сдержавшись, дернул ее платье. Маша ахнула, когда прекрасная материя была порвана до юбки его несдержанной рукой. — Наконец-то, — произнес довольно он, обнажая ее плечи и грудь. Тонкая рубашка была также быстро сорвана его нетерпеливыми руками. Оставив Машу в одних белых чулках и тряпочных туфельках, он стремительно подхватил ее на руки и в один момент перенес на постель.