— Прощай, Григорий, — просто ответила Маша.

— Прощай, Машенька… и знай, что я всегда любил только тебя…

В последний раз он как-то пронзительно трагично посмотрел на нее, после чего, сгорбившись, развернулся и пошел прочь. Уже через миг его высокая худощавая фигура исчезла за двойной дверью бальной залы, и Маша вздохнула с облегчением.

— Этот человек вновь докучает вам? — вдруг раздался за ее спиной баритон Невинского. Маша резко обернулась и нервно посмотрела на Михаила. Она даже не слышала, как он приблизился. На его мрачном лице было написано недовольство.

— Нет, вовсе нет. Он просто поздоровался.

Прищурившись, Невинский, не спуская гнетущего взора с ее лица, наклонился к Маше и зловещим шепотом произнес:

— Маша, не надо меня обманывать. Если ты не уверена в своих чувствах по отношению ко мне, то скажи сейчас. Я не собираюсь представать в смешном и дурацком положении перед гостями…

— Боже, Михаил! Он только поздоровался, не надо преувеличивать, — залепетала она, нервно кусая губы, отчетливо ощущая, что он ревнует.

— Тогда, сударыня, сделайте так, чтобы я не видел более этого щеголя рядом с вами, — бросил сквозь сжатые зубы Невинский и, стремительно развернувшись, быстро последовал через зал на веранду, чувствуя неистовое желание выкурить сигару.

— О, теперь мне ясно, ради кого меня оставили! — услышал за спиной Невинский ядовитый голос Амалии. Михаил резко обернулся и прищурил глаза, всем видом показывая, как неприятна ему встреча с бывшей любовницей. Уварова, в красивом белом платье, увешанная бриллиантами, приблизилась к нему и добавила: — Подумать только, из-за какой-то прислуги!

— Не надобно трагедий, Амалия, — недовольно заявил он, выдыхая дым сигары. Они стояли на открытой веранде, где в этот миг было безлюдно из-за неприятного холодного ветра.

— И что же, она искуснее меня в любовных ласках?

— Вы не поверите, Амалия, но я ни разу не был с ней близок, — ответил Михаил.

— Я и не верю!

— Перестаньте кричать, наконец, — уже жестко бросил Невинский, вновь затягиваясь сигарой. Его ледяной взгляд небрежно прошелся по полной груди Уваровой и остановился на ее злых глазах. — Вам все равно не удастся испортить мне празднество. Я слишком счастлив, чтобы обращать внимание на ваши обвинения. Вас здесь никто не держит, посему вы можете уехать, если вам неприятно видеть меня и Мари вместе. И прошу, более не надо скандалов на людях, я устал от вашего преследования.

— Вы невежа и мужлан! — истерично завизжала Амалия.

Невинский безразлично пожал плечами и, быстро затушив сигару о золотой портсигар, с досадой выбросил окурок в пепельницу в виде позолоченной чаши, стоящей на балюстраде. Он решил обойти негодующую Уварову и вернуться в зал. Но Амалия метнулась к нему и занесла руку. Он ухватил ее за запястье, не позволив дать пощечину.

— Не вынуждайте меня сделать то, о чем вы пожалеете, мадам, — отчеканил Невинский, сверкая на нее разъяренными глазами. — Уезжайте…

Уварова, кусая губы, посмотрела в его мужественное лицо с холодными глазами и нервно, чуть не плача, заметила:

— Неужели в вашем сердце не осталось никаких чувств ко мне, Михаил?

— Нет, — произнес он ледяным тоном, думая о том, что чувств к Амалии у него никогда и не было. Да, она была приятна ему, иногда соблазнительна, но сердце при ней не билось как сумасшедшее и не останавливалось от дикой боли, как это происходило с ним, когда он был с Машей. Однако Уварова вцепилась в его камзол железной хваткой и приникла к его губам. Михаил попытался отцепить женщину от себя, боясь сделать ей больно. Но Амалия, словно одержимая, кусала его губы. Невинский поднял лицо как можно выше и, высвободив рот, прохрипел:

— Если вы не прекратите, я собственноручно препровожу вас к парадной двери!

Отцепив Уварову от себя, будто впившуюся кошку, он неучтиво оттолкнул ее, а затем быстрым шагом направился в зал.

Аллеманду Маша танцевала со Ждановым. Андрей Дмитриевич молчал весь танец, а в конце попросил о разговоре наедине. Она согласилась и предложила ему выйти на веранду, где остро чувствовалась прохлада, и гостей почти не было. Едва молодая женщина, кутаясь в шаль, обратила на него синий взор, Андрей произнес:

— Не ожидал увидеть вас в подобной обстановке, Мари…

— Отчего же? По-вашему, я годна только работать в лавке? — ощетинилась Маша, растягивая слова, чувствуя, что по ее телу пробегает неприятный нервный холодок, вновь вспомнив разговор, когда он предложил ей стать его любовницей.

— Я не говорил этого. Конечно же, ваша красота достойна большего, я не сомневаюсь в этом, — заметил он быстро и, немного помолчав, тихо добавил: — Я просил вас о разговоре, Мари, ибо хотел извиниться перед вами…

— Вы хотите извиниться, Андрей Дмитриевич? — удивилась она.

— Тогда, по весне, когда вы с сыном приходили ко мне, я повел себя непозволительно дерзко. И сделал вам то скверное предложение. Вы должны простить меня.

— Я не держу на вас зла, — просто ответила Маша и чуть улыбнулась.

— Вы понимаете, я зажат в рамки дурацких светских приличий. Я не мог тогда жениться на вас… Дело в том, что матушка давно подобрала мне выгодную партию, девушку из хорошей, знатной семьи. И Ольга Николаевна никогда бы не позволила мне сделать предложение вам… — Маша прищурилась, чувствуя, что он намекает не только на ее низкое происхождение, но и на то, что у нее был ребенок. Однако Жданов, заметив недовольное выражение, появившееся на ее лице, быстро добавил: — Прошу вас, не держите на меня обиды, Мари. Мне ведь неважно, что у вас было до… но люди…у них такие злые языки… Вы не должны обижаться на меня. Поймите, то гнусное предложение я сделал не оттого, что хотел унизить вас, а потому, что не мог предложить вам ничего более…

— Но я просила только о службе, — заметила Маша, опять приветливо посмотрев на Жданова. Андрей нервно закусил губу и пронзил ее горящим зеленым взором.

— Мари, неужели вы не понимаете, что мои чувства к вам… — он невольно замолчал, ожидая, когда мимо них пройдут две дамы в другой конец веранды. — Находиться с вами под одной крышей и не иметь возможности быть ближе — тягостно для меня… Я прекрасно понимаю Невинского… он тоже не выдержал…

— Я даже не предполагала, — прошептала Маша тихо, опуская взгляд. Слова Жданова отчего-то растрогали ее. Ей было приятно.

— Однако его положение другое. Михаил Александрович сам себе хозяин. — Андрей помолчал и вновь спросил: — Вы сможете простить меня? Я не хочу, чтобы вы думали обо мне плохо.

Она улыбнулась ему и по-доброму ответила:

— Я прощаю вас, Андрей Дмитриевич. И рада, что мы все выяснили до конца.

— Мы можем стать друзьями? — улыбаясь, произнес он.

— Право же, я надеюсь на это!