отражение. Да, я стал гракеном! Параллельная Вселенная оказалась куда более чуждой, чем можно было предположить. По-видимому, она перестроила атомы и молекулы в моем теле, что привело к другим изменениям. Что ж, вполне логично, и, судя по всему, произошло это далеко не впервые. Кто-то из моих предков тоже угодил в иное измерение и вернулся назад в облике чудовища, о чем свидетельствуют старинные фигурки. Само собой, незадачливых путешественников тут же убивали, а поместье приобрело недобрую славу.

Кто же этот убитый гракен, лежащий у моих ног? Скорее всего, дядюшка Пенцер, чей путь я повторил!

Объятый ужасом, я выскочил из комнаты, кинулся вниз по лестнице – и наткнулся на дворецкого с ружьем. Тот был напуган не меньше моего, но выстрелить все же сумел.

Я удрал в библиотеку, где игра в охотника и дичь продолжилась с трагическими для усадьбы последствиями. Вдобавок к общему хаосу из камина высыпались горящие угли, и вскоре комната была объята пламенем. Я выпрыгнул в окно и укрылся в соседнем лесу, наблюдая, как полыхает Гракен-Хаус, который безуспешно пытались спасти пожарные. Выходить из-за деревьев было слишком опасно.

Немного утешала лишь смутная надежда вновь нырнуть в иное измерение и вернуться в прежнем, человеческом облике. Однако старинный дом превратился в груду пепла, а точка соприкосновения миров располагалась метрах в десяти над ней. Допрыгнуть туда не хватило бы сил даже гракену. Будь я в человеческом теле, притащил бы лестницу, но теперь… Главное, я не мог никому рассказать о своем отчаянном положении: пасть гракена не годится для членораздельной речи.

Конечно, не факт, что при моем повторном прохождении через портал процесс трансформации обернулся бы вспять. Никто не может знать этого наверняка. Однако шанс, я считаю, существует.

К сожалению, блуждая по лесам, я угодил в медвежий капкан, охотник нашел меня уже ослабевшим от голода. Что было потом, помню плохо. Только сеть и пробуждение в клетке.

Сейчас я сижу за решеткой в зверинце. Меня продали в цирк и выставляют напоказ как монстра. Объяснить, что на самом деле я человек, не получается. С великим трудом я добыл бумагу и карандаш и, сжимая его в зубах, ночь за ночью писал эти строки. Закончив, я в удобный момент брошу листы в толпу зрителей. Правда, боюсь, что мой рассказ сочтут розыгрышем какого-нибудь искателя популярности, подкинувшего рукопись в клетку. Люди считают меня причудливой игрой природы, и нет другого способа достучаться до них. Возможно, кто-нибудь все-таки поверит и поможет добраться до портала измерений над руинами Гракен-Хауса.

Во всем виноват дядюшка Пенцер! Почему я должен страдать из-за него? Неужели никто не заинтересуется хотя бы, что случилось на самом деле? Я не гракен, я человек! Во всем виноваты мои родственники!

Арагонский Волк

Закованные в сталь всадники Арагона и Кастильи с грохотом унеслись прочь – водружать Крест Господень на землях язычников. Фра Хуниперо странствовал по Nueva California – Новой Калифорнии, и дробный цокот копыт его лошади звенел на Пути Миссии, от северных туманных земель до сосен Монтеррея, и дальше на юг – к земле, согреваемой солнцем и омываемой голубыми водами Mar Pacifico, Тихого океана.

И все же лязг оружия понемногу стихал. За передовыми отрядами воинов пришли мирные поселенцы: ремесленники и крестьяне. Рыцари Испании – во всяком случае, некоторые из них – сложили копья и мечи, чтобы объедаться лотосом сонной Мексики. Ненависть постепенно уходила, и теперь лишь жрецы помнили, как погиб Монтесума.

В старой Мексике вновь зазвучал смех. Галантные бородатые мужчины, попивая амонтильядо в своих белых гасиендах, правили мягко и осмотрительно. Только со стороны побережья и юга еще доносились отдаленные звуки битвы, которые то затихали, то вспыхивали с новой силой. Покоренная Мексика пожала плечами и вернулась к своей вечной сиесте, ожидая, когда наступит время сбросить иго завоевателей – manana[40].

Ranchero[41] дона Филипа Васкеса лежало среди залитых солнцем полей и холмов. На востоке поднимались горные вершины, с запада дули морские ветра. Когда-то дон Филип пересек всю Мексику с окровавленным мечом в руках, однако те времена давно ушли в прошлое. Черные глаза ацтекской девушки отвратили его сердце от войны, и дон Филип попросил фра Франсиско свершить обряд венчания.

Теперь же дон Филип спал под распятием, прибитым к стене над кроватью, а падре, постаревший, почерневший и высохший, жил в крошечной миссии в нескольких милях от гасиенды. Ацтекская девушка к тому времени умерла. Зато сын дона Филипа превратился в мужчину, который одинаково ловко владел мечом и гитарой, справлялся со своим огромным вороным жеребцом и распевал под луной серенады. Собственно говоря, пел он только для одной девушки. Фра Франсиско должен был обвенчать их в маленькой часовне через неделю.

Но однажды Хуан получил тайный призыв. Оседлав жеребца, ночью он тихо выехал из гасиенды и направился на восток.

Хуан был красивым мужчиной – отлично держался в седле, был строен, как клинок меча, имел точеное смуглое лицо и глаза, как у ястреба. Только его рот не был таким жестким, как у дона Филипа, и Хуан часто улыбался, сверкая белыми зубами. Однако сейчас он не улыбался. Его губы были сурово сжаты, когда он въехал на горный склон и остановился перед входом в пещеру.

Фра Франсиско многое бы отдал, чтобы обнаружить это место. Он назвал бы его греховным, домом дьявола. Хуан, однако, спешился, не проявляя страха.

Из пещеры вышел человек огромного роста. На нем не было никаких украшений, кроме одинокого пера в черных блестящих волосах. Он был не стар, но его глаза казались глазами древнего старца. Хуан слышал об этом человеке, появившемся на свет, как говорили, еще во времена Монтесумы.

– Ты Иксталь? – спросил Хуан.

– Я Иксталь. – Голос старика был низким и звучным и достаточно приветливым. Гигант кивнул в сторону пещеры. – Пошли. Здесь нельзя говорить.

– Зачем ты посылал за мной?

Ответа не последовало. Хуан вошел вслед за Иксталем в черную пустоту. Туземец снял со стены факел, зажег его и двинулся дальше. Они шли, наверное, еще минут десять, и вдруг в глаза ударил слепящий свет. Хуан остановился на пороге пещеры.

Из каменного пола била струя природного газа, и этот газ горел синеватым пламенем. За ним возвышалась пирамида, чьи стены уже крошились от древности. Пирамида, а вернее сказать, ее руины, была небольшой, но Хуан вдруг почувствовал смутное беспокойство. Пирамиду венчал алтарь, на котором горел небольшой огонь.

Иксталь остановился возле огня. На бронзовое