— И то верно.

— Нам бы помыться да поесть с дороги.

— Так, баня давно натоплена. Мойтесь, а я пока на стол соберу.

Но в баню они сразу не пошли. Ждан потянул ничего не понимающую Цветаву в дальнюю часть двора, к тайнику. Покопался немного, откидывая крышку, сунул руку внутрь и достал обруч.

— Узнаёшь? — он протянул позеленевший от времени кусок меди девушке.

Цветава замерла будто громом поражённая, потом всхлипнула и уткнулась носом ему в грудь.

— Я так и знала, — прошептала она. — Я знала, просто боялась…

— А я думал, умерла ты, — гладя её по голове, сказал Ждан. — Тогда ещё, как нас из дома забрали. Проснулся я от холода, а ты рядом лежишь, совсем от холода посинела, пытался тебя будить да не добудился. Я тогда домой вернуться хотел и тебя с собой утащить пытался, да заметили меня. Одному охраннику я шею свернул, как отец учил, второго как-то неудачно толкнул он сам и убился. Потом ничего не помню, видно, чары снова на меня наложили. Потом забыл всё, другая жизнь началась. Только когда обруч у тебя на руке увидел, вспомнил.

— А я всегда помнила, только думала, что не нужна тебе, да и сам видишь, какая я стала.

Она провела рукой по шрамам на щеке и заплакала ещё горше.

— Да ты что? — растерялся Ждан. — Подумаешь, шрамы…

— Да ты и занят уже.

— Кем ещё?!

— А Сияна разве не…

— Нет, — твёрдо ответил Ждан. — Мы с ней клятв друг другу не приносили.

И снова им помешали: бурьян в углу двора зашевелился и оттуда показалась рыжая собачья морда.

— Наконец-то ты здесь, Ждан Ярославич, — проскулила Жужка.

— Что случилось? — встревожился Ждан.

— У тиуна твоего в доме странные вещи творятся.

— Да, говори ты уже точнее! Чего тянешь?

— Помнишь, говорила я, что кобелей у него двое во дворе?

— Ну?

— Не нукай, убили обоих.

— Зачем ещё?

— А за тем, что выть они начали, без перебоя, будто покойника чуяли. Да и вообще я тебе так скажу, последнюю седмицу в окольном городе собак вообще не жалуют. Чуть ли не всех моих знакомых, кого утопили, кому палкой хребет перебили… Меня саму едва порешили, пока сюда бежала.

— И кто?

— А кто их знает. Рыскают всякие… подманят поближе и по голове палкой!

— Что случилось? — спросила Цветава. — Ты скулить начал, будто пёс.

— Жужка говорит, что на дворе тиуна Акима что-то неладное творится.

— А нам-то что с этого?

— А кто, думаешь, колдунов твоих укрывает?

— Он?! Так чего же мы тут сидим?

— Потому что я так ничего точно и не узнал. Может, он просто чудной и ни о каких колдунах сдыхом не слыхивал.

— Так, может пробраться к нему? Разведать, точно ли он ни причём.

— Мы уже разведали, так что, еле от благодарностей отмылись. Тебе не хватило?

— И что теперь? Изменники никуда не делись. Толку с того, что мы княжну домой вернули, если её через несколько дней нечисть на куски порвёт?

— Не кричи. Утро вечера мудренее, сейчас у меня ни одной дельной мысли нет, а торопиться я больше не хочу.

— А если потом поздно будет?

— Голодными да грязными мы много не навоюем. Ты иди мойся, а я ещё подумаю. Может придёт что на ум.

Цветава зашипела словно кошка, но в баню ушла.

— Злая она, — тявкнула Жужка.

— Тебя не спросил, — огрызнулся Ждан. — Станешь тут добрым, когда такое творится.

— Так что дальше делать?

— Тут пока сиди. Не хватало ещё, чтобы тебя в окольном городе прибили. Завтра сами туда сходим, осмотримся.

Ничего дельного в голову так и не пришло. Он дождался, пока помоется Цветава, попарился сам. Потом они ели показавшуюся невероятно вкусной после походной сухомятки стряпню Сияны, говорили, смеялись, обсуждали что-то, но Ждана не отпускала мысль, будто он упустил что-то важное. Когда посиделки закончились, и он улёгся спать, то долго смотрел в потолок, с полосой сияния самосветного камня.

Утро не задалось, хотя поначалу, всё было, как всегда: Ждан вскочил пораньше, облился водой из колодца, растолкал Цветаву, которая спала мертвецким сном, и они вдвоём зашагали к сотнику.

Военег встретил их хмуро, орать не стал, а напротив, уставился, будто бы они прошлой ночью снова украли княжну, причём, обманув самого сотника.

— Ну, — произнёс он наконец. — Что думаете о своём самовольстве?

— Виноваты мы, господин сотник, — ответил Ждан. — Только ведь не для себя старались.

— Так и есть, — вторила Цветава.

— Да? — заломил бровь Военег. — А я по-другому вот думаю. Думаю, что старались вы только для себя, и о других не думали. Не думали, как возвращаться будете, как объяснять, почему никому ничего не сказали. Возмнили вы себя героями, а других в остолбени записали. Разве не так?

— Господин сотник…

— Вот