4) составление мятежных или преступных шаек;

5) повреждение железных дорог, телеграфов или телефонов;

6) изготовление, приобретение, хранение, ношение и сбыт, без надлежащего разрешения, оружия, взрывчатых веществ и снарядов.

При применении предшествующих постановлений настоящей статьи военные суды каждой державы будут руководствоваться своими военными уставами.

Главноуполномоченным предоставляется, по соглашению с начальником военных сил держав[560], распространять ведомство военных судов и на иные, кроме указанных, преступные деяния.

Военным судам зоны принадлежит разбирательство всех означенных в предыдущих частях сего параграфа преступных деяний, независимо от подданства обвиняемого. Однако подданные одной из оккупирующих держав, совершившие преступные деяния в пределах зоны, занимаемой чужими войсками[561], передаются для суда своим военным властям.

330. Российский посол в Париже А. П. Извольский министру иностранных дел С. Д. Сазонову

Телеграмма

№ 608. 17/30 сентября 1915 г.

Копия в Лондон.

Ваши телеграммы № 4181 и (1431)[562].

Временный режим Константинополя. — Я неоднократно обращался по сему делу в здешнее министерство иностранных дел и каждый раз получал заверение, что дело не теряется из виду, что министерство приступило к выработке программы с целью согласовать высказанные тремя союзниками пожелания, но что дело задерживается другими более спешными заботами. С другой стороны, английское посольство не получило еще никаких инструкций об обсуждении сего дела в Париже. По существу дела до сих пор выяснилось, что французы будут вполне на нашей стороне в вопросе о невозможности подчинения комиссаров военному начальству, но что они будут очень настаивать на включении в соглашение: 1) формулы, хотя бы в общих выражениях, ограждающей экономические их интересы, и 2) формулы, обеспечивающей сохранение на время оккупации комиссии турецкого долга, с введением, конечно, в оную нашего делегата. Есть также предположение заранее разграничить зоны оккупации каждого из союзников, причем здесь уверяют, что наше министерство в принципе не возражает против этого.

Извольский.

VIII. Вопрос о Константинополе и Проливах в связи с пожеланиями сепаратного мира между Россией и Германией, 25 февраля ⁄ 10 марта 1915 г. — 28 января ⁄ 10 февраля 1917 г

331. Частное письмо княгини М. А. Васильчиковой на имя Николая II[563]

Клейн-Вартенштейн, Глоггнитц (Нижняя Австрия).

25 февраля /10 марта 1915 г.

Ваше величество,

Сознаю всю смелость моего поступка писать вашему императорскому величеству, — но только беспредельная любовь к Вам, государь, и к моему отечеству побуждает меня это сделать, — и умоляю ваше величество соблаговолить прочесть эти нескладные, но вылившиеся из души строки.

В настоящее грустное время я, кажется, единственная русская, имеющая доступ к Вам, ваше величество, которая находится во враждебной нам стране, и к тому же, ради пребывания здесь летом семьи моего племянника Скоропадского и анонимных доносов, что я скрываю русских шпионов, нахожусь в плену, т. е. не смею выходить из моего сада, и ко мне сюда приехали трое: два немца и один австриец, — все трое более или менее влиятельные люди, — и просили меня, если возможно, донести вашему величеству, «что теперь все в мире убедились в храбрости русских и что, пока все воюющие стоят почти в одинаковом положении, не будете ли Вы, государь, властитель величайшего царства в мире, не только царем победоносной рати, но и царем мира. У Вас у первого явилась мысль о международном мире, и по инициативе вашего величества созван был в Гааге мирный конгресс[564]. Теперь одно ваше могучее слово, и потоки, реки крови остановят свое ужасное течение. Ни здесь в Австрии, ни в Германии нет никакой ненависти против России, против русских; в Пруссии император, армия, флот сознают храбрость и качества нашей армии, и в этих обеих странах большая партия за мир, за прочный мир с Россией. Теперь все гибнет: гибнут люди, гибнет богатство страны, гибнет торговля, гибнет благосостояние, — а там и страшная желтая раса; против нее стена одна — Россия, имея во главе Вас, государь. Одно Ваше слово, и Вы к Вашим многочисленным венцам прибавите венец бессмертия».

Я была совсем изумлена, когда мне все это высказали. На мое возражение — что могу я — мне отвечали: «Теперь дипломатическим путем это невозможно, поэтому доведите Вы до сведения русского царя наш разговор, и тогда стоит лишь сильнейшему из властителей, не побежденному, сказать слово и, конечно, ему пойдут всячески навстречу». Я спросила: «А Дарданеллы?» Тут тоже сказали: «Стоит русскому царю пожелать, и проход будет свободен».

Люди, которые со мной говорили, не дипломаты, но люди с положением и которые лично знакомы и в сношениях с царственными правителями Австрии и Германии. Вспоминаю князя Лобанова, так искренно преданного вашему величеству и России, он всегда стоял за дружбу трех императоров — «l’Alliance des trois Empereurs»[565].

Здесь, повторяю, нет не только ненависти, но даже настоящего враждебного чувства к России, и трое со мной говоривших бывали в России, ее знают и любят. Тоже к Франции и к Японии нет ожесточенности, — но, правда, ненависть огромная к Англии.

Ваше величество, я себя чувствовала не вправе не передать все вышеизложенное, которое теперь, что ни в Германии, ни в Австрии нет Вашего представителя, мне пришли высказать. Молю меня простить, если ваше величество найдет, что я неправильно поступила.

Конечно, если бы Вы, государь, зная Вашу любовь к миру, желали бы через поверенное, близкое лицо убедиться в справедливости изложенного, эти трое говорившие со мной могли бы лично все высказать в одном из нейтральных государств, но эти трое не дипломаты, а, так сказать, эхо обеих враждующих стран.

Вашего императорского величества глубоко преданная подданная

Мария Васильчикова.

332. Частное письмо княгини М. А. Васильчиковой на имя Николая II

Берлин, 14/27 мая 1915 г.

Ваше величество,

Осмеливаюсь еще раз писать Вам, государь, и этот раз из Берлина, куда меня просили приехать или, вернее, за мной приехали в Клейн-Вартенштейн под предлогом, что я могу в Германии видеть моего племянника, который находится здесь в плену, а в сущности, чтобы я могла передать вашему величеству разговоры, которые тут имела. Вашему величеству известно, что с августа месяца я в Клейн-Вартенштейне более или менее в плену — мне запрещено выходить из моего сада. Здесь же в Берлине я пользуюсь полной свободой, и мне даны всяческие права, которыми никто из иностранцев, теперь живущих в Берлине и Германии, не пользуется, и это с ведома императора Вильгельма, который знает благосклонное и милостивое отношение вашего величества и государыни императрицы ко мне. Я горько раскаиваюсь,