– С чего бы? Мне уж врачи обещали… – Гутенко растерялся, сбился. – И вообще, Клыш, у тебя своих дел мало, что в мои нос суёшь?

– Имей в виду, не перестанешь топить невиновного, напишу всё как есть, прокурору.

– Пиши, пиши, бумага стерпит, – язвительно разрешил Вальдемар, отчего-то сразу успокоившись. Торопливо вышел.

Клыш проводил его недобрым взглядом. Удивительно, но Вальдемар, кажется, действительно не боялся. А, кроме страха, воздействовать на него было нечем. Среди редких недугов в этом ладном, пышущем здоровьем организме муки совести точно не значились.

Клыш отправился разыскивать инспектора ОДПС Муравья. Долго искать не пришлось. Лёшка Муравей возле входа в райотдел возился в радиаторе «Москвича» – в прелой замасленной телогрейке, сам вымазанный солидолом. Клыш потрепал его по плечу. Лёшка высунулся из-под капота.

– Достал, паскуда! Чтоб тебе навернуться с концами! – Муравей в сердцах долбанул сапогом по колесу провинившегося москвичонка. Спохватившись, опасливо сплюнул. Примирительно погладил механического приятеля по крыше. – Ладно, ладно, пошутил. Но и сам хорош. Только новую прокладку поставил. На автобазе спёр. И что в благодарность? Опять потёк. Где я тебе прокладок напасусь?

– Знаешь, что Гутенко схему аварии перерисовал? – спросил Данька.

Смурной Лёшка отирал руки ветошью, – тянул время.

– Что показаний белоруса, которого ты разыскал, вовсе в деле нет, тоже не знаешь? – продолжал наседать Данька. – Говорит, ничего и никого ты ему не передавал. И никаких очевидцев не было. Собираюсь рапорт о фальсификации написать. Подтвердишь, как на самом деле было?

Муравей замялся.

– Знаешь, Клыш. Ты меня в это не вяжи, – попросил он. – Мне звёздочка старлея подходит и командиром взвода собираются назначить. Это плюс двадцатка к окладу.

– Причем тут твой оклад? От тебя всех дел – просто подтвердить, как было. Не вмешаемся – настоящий виновник безнаказанным уйдёт. Рупь за сто – Гутенко взял на лапу и теперь итальянца внаглую отмазывает!

– Да ничего он не взял! – буркнул Муравей. – Чего сверху сказали, то и исполняет.

Он зыркнул, убеждаясь, что чужих рядом нет.

– Там итальянец, что за рулём, – сын какой-то шишки, чуть ли не из ихнего правительства. Вот наши и забегали вокруг на всех уровнях. Видно, решили: покойнику, мол, всё едино. А этот пригодится. Политика, понимашь!

– Может, так бы и было, – согласился Клыш. – Только покойничек-то ожил.

– Иди ты! – Муравей поразился. Убедился, что Клыш не шутит. Качнул озадаченно головой. – Да, крепко не повезло парню.

– Тем, что выжил? – зло пошутил Данька.

– За делом облпрокурор надзирает, а за ним самим – обком. Так что, раз уж пошли на таран, жив ли, мёртв, на тормоза не нажмут. Вдавят парня.

– Так тем более, Лёха! Неужто смолчим? – Клыш ухватил Муравья за рукав телогрейки.

Рядом с «Москвичом» затормозил дежурный уазик, из которого выбрался начальник райотдела. Проходя мимо, Окатов внимательно оглядел обоих, едва заметно кивнул.

Муравей высвободил рукав.

– Не прессуй ты меня, – попросил он. – Я своё дело сделал как положено. А эти хитрушки не моего ума. Да и тебе не советую… Слышь, Данька? Да постой, психованный!..

Клыш вернулся в отдел. В зеркале напротив входа увидел свою перемазанную соляркой физиономию. Физиономия ему подмигнула: теперь понятно, почему не испугался бздиловатый Гутенко. И прав Муравей: не отступятся. При двух «громких» трупах пойдут до конца. А, стало быть, судьба потомка Чингисхана предрешена. Сидеть невезучему ордынцу – не пересидеть.

В кабинете он выдернул из каретки закладку, вложил чистый лист. В правом углу отпечатал: «Прокурору области тов. Поплагуеву М. Дм.»

Через десять минут зашёл Муравей. Заглянул в текст.

– Ну-ну, – буркнул он. – Говорят, тебя в Афгане крепко контузило. Оно и видно. Там не добили, а здесь точно добьют, если так и будешь с голой задницей под танки переть.

– Исчезни, – кротко предложил Данька.

Перед ним упали два мелкоисписанных листочка в клеточку. Клыш вопросительно поднял голову.

Оказывается, пока на месте аварии Гутенко с понятыми перемерял сохранённые под брезентом следы юза и торможения, добросовестный Муравей успел опросить шофёров – дальнобойщиков.

– И по-каковски это? – Клыш непонимающе разглядывал смятые тексты.

– А по-любовски, – отругнулся Лёшка. – Дал по листу в зубы. А уж что написали, сам после разберёшь. Для того вас, дураков, и учат. Ещё и куксится. Хотел их Гутенко передать вместе с остальным материалом, да там такое началось, что и ему уж не до меня, и сам я при первом случае дёру дал. Закинул в «бардачок». Так и провалялись.

Клыш вгляделся в неразборчивую вязь. Кое-как перевёл. Это были признательные показания об истинных обстоятельствах аварии. Но без «шапки», без даты, без адреса. Вздохнул.

– Не оформлены как положено. Так что процессуального значения не имеют, – посетовал он.

– Процессуального, может, и не имеют. Вам, учёным, виднее, – Муравей вновь рассердился. – А только когда жопу тебе драть начнут, прикрыться помогут.

– Спасибо, Лёха, – Данька приобнял обидчивого гаишника. Лёшка засопел. Высвободился.

– Но имей в виду, если скажешь, что от меня, пойду в отказ, – предупредил он. Потоптавшись, вышел.

В тот же вечер Клыш отвёз заявление в секретариат облпрокуратуры.

Прошёл день, другой. Всему городу уж стало известно, что водитель комбинатовской «Волги» Кучумов выжил и пошёл на поправку. Но никто Даньке не звонил, никто его не вызывал. И это было ответом.

Ещё через пару дней из больницы позвонил взвинченный Моргачёв.

– Бестактные вы люди, менты! – с полоборота завёлся он. Похоже, прежде чем позвонить, долго закипал. – Был человеком, мундир надел и – деформировался. Я о Вальдемаре твоём!.. Да и о тебе тоже. Приезжал допрашивать… Потому и допустил, что у меня своё начальство есть. Если главврач приказывает… Довёл мужика своим допросом до приступа. Да то бы полдела! Знаешь, чего у меня спросил. Можно ли перевезти в медчасть следственного изолятора… Это после того как еле выходили. Да и сейчас ещё никакой. И чтоб ваши тюремные коновалы угрохали!.. Не дам, понял? Виновен – не виновен – то не ко мне. Но пока на ноги не поставлю, даже не суйтесь! Так своим и передай!

Коля рассерженно задышал в трубку.

– Вечером меня к нему пустишь? – спросил Клыш.

– Что?! – голос Моргачёва вновь погрознел. – Решили по очереди, измором. Да он вовсе концы отдаст!

– Я не допрашивать, – успокоил его Клыш. – И это не для меня, а для него. У тебя все равно его не сегодня-завтра заберут в общую палату. А оттуда и увезут. А я, может, смогу помешать.

– Но без подлянки? – Коля заколебался.

Клыш невесело засмеялся:

– Как там у вас в клятве Гиппократа? «Войду для пользы больного?» Обещаю.

– Тогда ладно, – смилостивился Моргачёв. – Вечером будет дежурный ординатор. Предупрежу. Но только в её присутствии и – пока не выгонит.

В девять вечера реанимационное отделение было тихо и пустынно. Одинокая медсестра на посту, удивившаяся позднему визиту следователя со спортивной сумкой через плечо, перенаправила Клыша в ординаторскую, к дежурному врачу.

Данька коротко постучал, вошёл. За столом при свете настольной лампы молодая женщина в белом халате