В одиннадцать часов вечера Хуппенкотен позвонил начальнику гестапо Генриху Мюллеру и сообщил, что Донаньи осудили. Мюллер дал Хуппенкотену новое поручение. Ему следовало покинуть Берлин и отправиться в концлагерь Флоссенбюрг. Фюрер хотел, чтобы пять обвиняемых предстали перед военно-полевым судом уже завтра — все члены «группы Канариса — Остера».

69

Флоссенбюрг

Флоссенбюрг считался одним из самых суровых концлагерей Германии. Здесь в сутки погибало не менее сотни человек — свирепствовали брюшной и сыпной тиф — надзиратели, сами заключенные… Показательные казни и пытки были здесь обычным делом, равно как и традиция наряжать елку перед Рождеством. Обычно дерево устанавливали рядом с виселицей.

В три часа утра в субботу колонна грузовиков, направлявшаяся во Флоссенбюрг, остановилась на берлинской трассе, чтобы подобрать прокурора Вальтера Хуппенкотена. Начальник домашней тюрьмы гестапо, лейтенант Вильгельм Гогалла, объехал разные концлагеря, забирая «особо ценных» заключенных (Prominenten). Отныне они находились под особой защитой. Страна готовилась к последнему сражению. Считалось, что Prominenten помогут выторговать устраивающие Германию условия мира.

По прибытии во Флоссенбюрг Хуппенкотен немедленно заснул. Вечером, расположившись в переоборудованной под зал суда прачечной, он вдруг понял, что одного обвиняемого не хватает. Дитриха Бонхёффера по ошибке включили в список «особо ценных» заключенных. В воскресенье утром в Шенберг, где содержали Бонхёффера и других Prominenten из Бухенвальда, отправились два надзирателя в штатском.

Процесс вел Отто Торбек, судья СС в Нюрнберге. Он прибыл в воскресенье днем — дорога до Флоссенбюрга заняла почти два дня. Торбеку пришлось добираться из Нюрнберга в Мюнхен, а там грузиться на военный грузовик, который высадил его возле Флоссенбюрга.

Когда охранники в штатском во второй половине дня доставили Бонхёффера в лагерь, военно-полевой суд уже шел. Удивительно, но абверовский заговорщик Йозеф Мюллер почему-то отсутствовал. Четверо из пяти обвиняемых — Ханс Остер, Карл Зак, капитан Людвиг Гере и Бонхёффер — предстали перед судом в тюремных робах. Адмиралу Вильгельму Канарису было позволено надеть штатский костюм. Он находился во Флоссенбюрге с февраля и каждый день носил костюм с галстуком.

Дела рассматривались по отдельности и последовательно. Наибольшее впечатление на Торбека произвел генерал Остер, который «вел себя очень мужественно» и признал вину[902]. Гере и Бонхёффер также признались. По словам Торбека, пастор Бонхёффер заявил: «Это был мой долг — долг христианина, который хочет мира»[903]. Зак и Канарис все обвинения отвергали. Адмирал утверждал, что участвовал в заговорах против Гитлера с целью их раскрытия. Впрочем, правда ли это, уже не установить — суды в Рейхе велись без стенограммы, так что полагаться приходится только на слова Торбека.

Хотя судья действовал методично и спокойно, процесс не сильно отличался от заседаний «Бесноватого Роланда» Фрейслера. Финал был очевиден. Около полуночи все заговорщики получили смертельный приговор[904]. Канариса увели в камеру — с помощью азбуки Морзе он общался с датским разведчиком подполковником Маттиасом Лундингом, прозябавшим за стеной. Той ночью Канарис отстучал свое последнее сообщение: «Мое время истекло. Не был предателем… Если выживете, расскажите обо мне моей жене»[905].

Казнь началась на рассвете. Во внешней стене лагерного двора были вбиты крюки. Вместо эшафота — деревянный ящик. Его выбивали из-под ног узника, как только на шее обреченного затягивали петлю. Теодора Штрюнка, капитана армии резерва, тесно сотрудничавшего с генералом Остером в абвере, приговорили к смерти еще в октябре, но привести приговор в исполнение решили только сейчас.

«Предателей» по одному выводили в каморку охраны. Раздетые, со связанными за спиной руками, они ждали крика палача: «Следующий!»[906] Под гогот и насмешки обреченные по одному пересекали лагерный двор. Вильгельм Канарис вызвал особый гнев Гитлера — и жестоко поплатился за это. Его дважды повесили на тонкой веревке — в «ожерелье». Когда он потерял сознание в первый раз, его сняли и привели в чувство, а потом продолжили пытку. С остальными поступили гуманнее — по крайней мере, их не вытаскивали из петли, чтобы продлить агонию.

Когда в марте 1944 года Эберхарда Бетге призвали в армию, Бонхёффер написал ему письмо: он напоминал другу, что не следует испытывать страх. Все в руках Божиих. «Час смерти человека определен, — писал пастор, — и смерть его найдет, куда бы он ни свернул. Мы должны быть готовы»[907]. Дитрих Бонхёффер оказался готов к смерти лучше многих. Большую часть жизни он размышлял о смерти и смертности. Когда ему было лет восемь-девять, он делил комнату с сестрой-близнецом Сабиной. Перед сном оба они мысленно сосредоточивались на слове «вечность», стараясь представить себе, каково это — быть мертвым. У них даже возникла своеобразная игра — каждый старался сосредоточиваться дольше другого и последним произнести «Спокойной ночи». Теперь, в тридцать девять, этот навык пригодился. Ранним весенним утром 9 апреля 1945 года земной путь пастора Дитриха Бонхёффера оборвался.

В камере Бонхёффер оставил две книги: Библию и сборник великого немецкого поэта, драматурга и романиста Иоганна-Вольфганга фон Гёте. Нагой, словно новорожденный, пастор ступал по холодной твердой земле. Поднялся на эшафот. Набросили петлю. Веревка обнимала за шею. Ящик вылетел из-под ног. Объятия стали невыносимо крепки. Тело дергалось в своем последнем танце. Дитрих Бонхёффер вошел в вечность.

Тела казненных кремировали. Часть пепла высыпали в большую яму, а часть попросту развеяло. Днем Вальтер Хуппенкотен отправил начальнику гестапо Генриху Мюллеру сообщение: «Приказ приведен в исполнение»[908]. Привели в исполнение и другие «приказы». Так, в Дахау расстреляли Георга Эльзера, взорвавшего мюнхенскую пивную. В Заксенхаузене повесили Ганса фон Донаньи[909]. В Моабитской тюрьме своей участи ждали его зятья — Клаус Бонхёффер и Рюдигер Шлейхер. Ждали, надеялись, что союзники войдут в Берлин, и не знали, что некий сотрудник Министерства юстиции «потерял» их документы, тем самым отсрочив казнь[910]. Одиннадцатого апреля освободили Бухенвальд. Двадцать второго апреля союзные войска вошли в Заксенхаузен. Вечером того же дня подразделение штурмовиков СС во главе с пыточных дел мастером Куртом Ставицки прибыло в Моабитскую тюрьму. Они забрали шестнадцать заключенных. Якобы их ожидал перевод в другое место. Среди прочего прозвучали фамилии Бонхёффер, Шлейхер и Перельс, последний был юристом Исповедующей церкви. Эберхарда Бетге не назвали. Заключенных завели в ближайший пустой дом. Ставицки лично застрелил каждого.

На