для публики. В конце зала, на возвышении, стоял стол, за которым сидели рядом пять членов трибунала. Секретарь Раттер сидел на одном конце стола, а капитан Дуглас, военноуполномоченный, – на другом.

На стене за судьями висел большой национальный флаг Великобритании, а под ним – стертая классная доска со следами мела; на выступе стенки стоял выщербленный графин с водой, прикрытый опрокинутым стаканом.

Артур пришел в школу на Бетель-стрит без пяти минут десять. Роддэм, дежурный сержант, сказал ему, что дело его стоит первым в списке, и пропустил его в зал через вращающуюся дверь.

При входе Артура зал взволнованно загудел. Он поднял голову и увидел, что хоры битком набиты публикой: он узнал рабочих из копей, Гарри Огля, Джо Кинча, Джейка Уикса, нового весовщика, и еще человек двадцать. Среди публики было много женщин с Террас и из города – Ханна Брэйс, миссис Риди, старая Сюзен Колдер, миссис Скорбящая. На скамье репортеров не было ни одного свободного места.

У окна стояли два фотографа. Артур поспешно опустил глаза, с тоской убедившись, что его дело вызвало сенсацию. Его нервное возбуждение, и без того сильное, еще обострилось. Он сел на отведенное ему место посреди зала и взволнованно теребил носовой платок. Его впечатлительную натуру всегда пугал и отталкивал мишурный блеск известности. А тут он вдруг оказался в центре внимания. Его немного знобило. Слабость была той силой, которая привела его сюда, укрепляла его решимость держаться до конца. Но отвагой он не отличался. Он ясно сознавал свое положение, враждебность толпы. Он испытывал унизительную муку и чувствовал себя так, как будто был обыкновенным уголовным преступником.

Снова поднялось жужжание на хорах, но публику тотчас же успокоили. Из боковой двери вошли один за другим члены трибунала, сопровождаемые Раттером и Дугласом, коренастым мужчиной с красным, изрытым оспой лицом. Роддом из-за спины Артура скомандовал: «Встать!» И Артур встал. Затем он поднял голову, и глаза его, словно притягиваемые магнитом, устремились на отца, который в эту минуту садился в высокое судейское кресло. Артур смотрел на него, как смотрят на судью. Он не мог отвести взгляда, его опутала какая-то паутина нереального, он был словно загипнотизирован.

Баррас через стол нагнулся к капитану Дугласу. Они долго совещались, затем Дуглас с одобрительным видом кивнул головой, выпрямил плечи и резко забарабанил по столу пальцами. Последние перешептывания на хорах и в зале замерли, воцарилась напряженная тишина. Дуглас медленно повел вокруг глазами цвета пушечного металла, охватив одним уверенным, зорким взглядом и публику, и представителей прессы, и Артура. Затем он посмотрел на своих товарищей за столом и заговорил громко – так, чтобы всем было слышно.

– Перед нами особенно прискорбный случай, – сказал он, – так как дело идет о сыне нашего уважаемого председателя, уже столько сделавшего для трибунала. Факты ясны. Этот молодой человек, Артур Баррас, работает в «Нептуне», он там совершенно лишний и подлежит призыву на строевую службу. Не стоит повторять того, что вы все уже знаете. Но раньше чем мы приступим к разбору дела, я должен выразить свое восхищение мистеру Баррасу-старшему, который с полнейшим мужеством и патриотизмом не изменил своему долгу ради естественного отцовского чувства. Полагаю, я вправе сказать, что все мы чтим и уважаем его за это.

В зале раздался взрыв аплодисментов. Публику никто не унимал. И когда стало тихо, Дуглас продолжал:

– В качестве представителя военных властей я желал бы заявить, что мы с нашей стороны готовы на компромисс в этом прискорбном и неприятном случае. Подсудимому стоит только выразить согласие вступить в ряды армии, и ему всемерно пойдут навстречу в вопросах строевого учения и отправления на фронт.

Он посмотрел через зал на Артура суровым, испытующим взглядом. Артур облизал пересохшие губы. Он видел, что от него ждут ответа. Собравшись с силами, он сказал:

– Я отказываюсь от военной службы.

– Ну, полноте, не может быть, чтобы вы это говорили серьезно!

– Я говорю серьезно.

Произошла едва ощутимая заминка, атмосфера стала еще напряженнее. Дуглас обменялся быстрым взглядом с Баррасом, как бы говоря, что он ничего больше сделать не может, а Джеймс Ремедж вызывающе поднял голову и спросил:

– Почему вы отказываетесь воевать?

Допрос начался.

Артур посмотрел на этого мясника, чья толстая шея, низкий лоб и маленькие, глубоко сидящие глазки придавали ему сходство и с быком и со свиньей.

Он ответил почти беззвучно:

– Я не хочу никого убивать.

– Говорите громче! – заорал на него Ремедж. – Вас и рядом не слышно.

Артур повторил хрипло:

– Я не хочу никого убивать.

– Но почему? – настаивал Ремедж; он убил на своем веку множество живых тварей, и ему было непонятно такое странное миросозерцание.

– Это против моей совести.

Пауза. Затем Ремедж грубо отрезал:

– Э, слишком чуткая совесть никому добра не приносит!

Тут поспешно вмешался преподобный Инох Лоу. Это был высокий худой мужчина с узкими ноздрями и землистым лицом. Он получал очень маленькое жалованье, половину которого вносил Джеймс Ремедж, главный прихожанин его церкви, и потому Ремедж всегда мог рассчитывать, что преподобный отец поддержит его и извинит его шуточки.

– Послушайте, – обратился этот пастырь к Артуру, – вы ведь христианин, не так ли? Христианская религия не запрещает законного убиения на пользу своей родины.

– Законного убийства не существует.

Его преподобие склонил голову набок:

– Что вы хотите этим сказать?

Артур торопливо принялся объяснять:

– Я больше не признаю религии, религии в вашем смысле слова. Но вы говорите о христианстве, об учении Христа. Ну так вот, я не могу себе представить, чтобы Иисус Христос мог взять в руки штык и воткнуть его в живот германскому солдату, или английскому, все равно. Я не могу себе представить Иисуса Христа, который сидит у английского или германского пулемета и десятками уничтожает ни в чем не повинных людей.

Преподобный Лоу покраснел от ужаса. Видно было, что он невообразимо шокирован.

– Это богохульство, – пробурчал он, обращаясь к Ремеджу.

Но Мэрчисон не мог допустить, чтобы аргумент священника потерпел неудачу. Этот пропахший нюхательным табаком бакалейщик захотел показать, что знает Священное Писание. Нагнувшись вперед, с таким же хитрым видом, с каким отвешивал пол фунта ветчины, он спросил:

– Разве вы не знаете, что Иисус Христос сказал: «Око за око и зуб за зуб»?

Преподобный Лоу, видимо, почувствовал себя еще более неловко.

– Нет! – крикнул Артур. – Никогда Иисус не говорил этого.

– Сказал! Я вам говорю, – проревел Мэрчисон. – Это есть в Писании.

И Мэрчисон победоносно откинулся на спинку стула.

Вмешался Бэйтс, торговец мануфактурой. У него имелся в запасе только один-единственный вопрос, который он неизменно задавал