Шрифт:
Закладка:
В умах тюдоровских советников и мировых судей не было четкой границы между администрацией и юстицией. Следуя моделям, введенным Уолси и Кромвелем, елизаветинский Тайный совет использовал судей выездных сессий в качестве не предусмотренных законом контролеров местных магистратов. Судей инструктировали в Звездной палате перед выездом на сессии, проводившиеся дважды в год, и им надлежало оценить работу суда и результативность мировых судей в их районах, а затем доложить Берли и Совету. Этот порядок был особенно ценен для Тайного совета во времена до того, как система лейтенантства стала постоянной. Вдобавок к укреплению исполнения уголовного законодательства в пределах их официальных полномочий судьи выездных сессий действовали как неофициальные агенты короны, контролируя, насколько обеспечивается выполнение политики Совета и как поддерживается закон и порядок местными судами[751].
И наконец, Тайный совет сам действовал как квазисудебный орган. Поскольку в 1530-е годы Совет Генриха VIII разделился на составные части (Тайный совет и Суд Звездной палаты), он уже не был судебным органом, однако в качестве высшего исполнительного органа продолжал расследовать случаи подстрекательств к мятежу и государственной измены, а также исполнять другие функции, соответствующие его положению. Конечно, его постоянно засыпали излишними петициями и частными делами, которые по большей части Совет беспощадно передавал в обычные суды. Однако дела, касающиеся безопасности режима, крупных экономических преступлений, международного права или гражданских волнений, расследовались там же, хотя официальные судебные слушания обычно проводились в других местах. Кроме того, чиновников, обвиняемых в злоупотреблении служебным положением, и лиц, о которых сообщалось, что они препятствуют отправлению правосудия, обычно призывали к ответу либо в Тайном совете, либо в Суде Звездной палаты[752].
Парламент, в отличие от Тайного совета, не был постоянно действующим институтом. За 44 года правления Елизаветы десять созывов парламента провели 13 сессий, в целом продолжавшихся 126 недель[753]. На самом деле 26 отдельных календарных лет прошли без единой парламентской сессии[754]. Другими словами, при Елизавете парламент заседал в среднем всего три недели в год, или 5,5 % времени ее правления. Более того, Елизавета гордилась этим. В 1593 году лорд – хранитель Большой государственной печати Пакеринг информировал палаты лордов и общин: «Ее Величество не склонна созывать ассамблею своего народа в парламенте, делает это редко и только по объективным, важным и серьезным основаниям». Из-за сложностей поездок в Лондон и Вестминстер эта позиция находила отклик в сердцах людей. Как объяснял сэр Томас Смит: «Чего может желать государство, кроме мира, свободы, спокойствия, невысоких налогов и редких парламентов?..»[755]
Работая во Франции над книгой «Государство Англия» в 1565 году, Смит перечислил функции парламента:
Парламент отменяет старые законы, принимает новые; отдает приказы по делам прошлым и тем, что предстоят; корректирует привилегии и собственность частных лиц; признает законными внебрачных детей; устанавливает формы религии; вносит изменения в стандарты мер и весов; устанавливает порядок наследования престола; определяет сомнительные права, по которым еще не приняты законы; назначает субсидии… налоги и пошлины; объявляет самые широкие амнистии и освобождения; восстанавливает в правах как высший суд; осуждает или оправдывает тех, кого государь отправит в этот суд…[756]
Общественное и частное право, налогообложение, объявление вне закона, а также его отмена, другая законодательная деятельность, например законы об амнистии, составляли основную работу парламента. Когда Смит говорил о «консультациях», имея в виду обдумывание и обсуждение, он делал это исключительно в контексте законодательной процедуры – прения, при необходимости внесение поправок и одобрение биллей в обеих палатах перед их представлением на утверждение монарха.
Некоторые историки, напротив, утверждают, что при Елизавете парламент стал политизированным. По их мнению, рядовые члены парламента, особенно пуритане и юристы общего права, высказывали свою «оппозицию» консерватизму королевы. Однако такая трактовка наделяет палату общин предвзятостью и отрицает влияние палаты лордов в аристократическую эпоху. Эта точка зрения неверно предполагает, что в XVI веке превалировала «состязательная политика». Действительно, королевские потребности и давление сверху обеспечили, что количество членов палаты общин выросло с 296 человек при Генрихе VII до 302 к 1512 году, 349 – к 1545, 389 – к 1553, 402 – к 1559, 438 – к 1571 и 462 – к 1586 году[757]. Состав елизаветинской палаты лордов колебался между 75 и 88 членами (90 присутствовало только в 1572 году). Однако численность сама по себе не определяла политического веса. Те, кто кладет в основу своих доводов «подъем» палаты общин, смотрят на тюдоровский парламент с точки зрения детерминистской интерпретации истоков гражданской войны и междуцарствия. Ища истоки конфликта эпохи Стюартов в так называемой «подготовке к будущему величию» елизаветинской палаты общин, ведущий представитель этой позиции пришел к фабрикации «пуританского хора», якобы действующего внутри парламента первых елизаветинских созывов; к постулированию несуществующих связей между развитием парламента и пресвитерианским движением; к утверждению, что политические разногласия обсуждались на дебатах в палате общин, а не при дворе и в Тайном совете; к ложному представлению Томаса Нортона, Уильяма Флитвуда и Питера Уэнтворта как предшественников сэра Джона Элиота и Джона Пима[758].
Однако если изучать официальные протоколы заседаний обеих палат, а также неофициальные отчеты о парламентских дебатах и анализировать работу парламента в сопоставлении с деятельностью Берли и Тайного совета, вырисовывается совсем иная картина. Во-первых, совершенно очевидно, что королева, палата лордов и палата общин в законотворческом процессе выступали как равные партнеры, хотя королева сохраняла исполнительную власть, а палата лордов имела социальное превосходство над палатой общин. Во-вторых, парламентские протоколы свидетельствуют, что основными функциями парламента действительно было введение законов и установление налогов, как предполагал Смит. И в-третьих, парламент был рискованным предприятием, в котором единство, согласие и честь монарха были нормой, а конфликты и сопротивление исключением. Хотя в тюдоровском парламенте наблюдались отдельные случаи разногласий, они обычно свидетельствовали о провале руководства советников или перетекания в парламент придворной фракционности. В любом случае политические дебаты в парламенте, особенно при Елизавете, не имели смысла, когда монарх предпочитал их игнорировать[759].
Было бы, разумеется, неверно заявлять, что парламент не играл ни «политической», ни «представительной» роли, когда он ранее заявлял о себе в особых случаях. В XIV веке парламент служил в качестве политического «места для дискуссий»: лорды-устроители в 1311 году посчитали, что важные дела королевства следует решать в палате лордов – объявление войны, отсутствие в стране короля, кандидатуры регента, пожалования из королевского имущества, назначения министров короны, принятие реформ и расследования нарушений ордонансов
