к реформатской вере. К тому же, несмотря на то что часто полагают, будто церковь времен Елизаветы была суровым институтом с ограниченной способностью включать в себя автономные движения, это представление недооценивает важную роль «пуританского» евангелизма, которую он сыграл для подтверждения правильности государственной церкви в глазах убежденных протестантов[719]. На самом деле до господства Лода пуританизм вполне мог стать соперником национальной и приходской церкви.

Обидное название «пуританин» использовали для указания на характер и набор убеждений, которые оппоненты не одобряли. В религиозном смысле слово означало, что пуританин – это «церковный мятежник» или пылкий протестант; в моральном – придирчивый или предвзятый человек; а в социальном – не джентльмен, попросту «наглец». На уровне непосредственного ругательства это оскорбление невыразительно; определение Бена Джонсона – «ханжа и еретик» – резюмирует этот тупик. Роль пуритан в евангелизме и образовании, ценность для правительства пуританских публицистов в качестве антипапских пропагандистов после буллы Regnans in excelsis свидетельствуют о всеобъемлющей неопределенности. Основной раздел проходил между «благочестивыми» и «безнравственными»: тех, кто использовал слово «пуританин», чтобы нападать на «благочестивых», считали проклявшими себя собственным языком[720].

Суть пуританской позиции заключалась в способности «благочестивых» протестантов узнавать друг друга в безнравственном и греховном мире[721]. Они верили в преобразующий эффект Божьего мира. Духовное совершенствование верующего достигалось сочетанием «благочестивого товарищества» и пуританской духовной силы, сподвигавшей мужчин и женщин осваивать путь к спасению. Верующие следовали кальвинистскому ordo salutis: предопределение, призвание свыше, оправдание, освящение, прославление. Такова была психологическая модель, которую, как считалось, явили все «праведники» и которой должны следовать все желающие спастись. Так, «пуритане» с помощью глубокого самоанализа следили за работой закона о предопределении в своих душах, а потом свидетельствовали о благодати, которая сходила на них через работу, направленную против Антихриста, плоти, греха и светского мира[722]. Их евангелический порыв был более чем традицией их искусства; он представлял собой суть пуританского мироощущения. Разнообразные нападки пуритан на «Книгу общих молитв» и епископат были зримыми и внешними признаками их стремления к «дальнейшей реформации».

Того, что представители «пуритан» или «придирчивых» станут критиковать елизаветинское урегулирование как «лишь половинчатую реформацию», ожидал и автор «Проекта изменения религии». Он предупреждал, что англиканство можно рассматривать как «замаскированный папизм или мешанину»[723]. В 1559 году главная задача состояла в том, чтобы установить автономию англиканской церкви в отношении Рима, а не определить ее статус как реформатской церкви. Ревностные пуритане старались устранить из церкви нечестивость и «папистские ритуалы» (крестное знамение при крещении, преклонение колен во время причастия, облачение в ризы и стихари, использование органа и т. п.), чтобы воздвигнуть церковь, в которой убеждения и обряды соотносятся со Священным Писанием. Они настаивали на Божьем обетовании жизни, возрождающем веру в тех, кому предопределено благодатью быть в числе «избранников» Божиих. Представители религиозного авангарда желали бы принять на себя руководство англиканской системой и создать в ней «истинную» церковь на пресвитерианских принципах. Однако пресвитерианский порыв был подавлен после того, как Елизавета отстранила Гриндала от исполнения обязанностей архиепископа Кентерберийского за отказ пресечь «толкования Священного Писания» (июнь 1577 года). После назначения на этот пост Джона Уитгифта (сентябрь 1583 года) горстка пуритан разрубила гордиев узел и отделилась. Однако сепаратистов быстро осудило и подвергло гонениям организованное сообщество, которое согласованно поддержало структуру государственной церкви. Полусекту, обосновавшуюся в Пламберс-холле в Лондоне, разогнали в 1567 году; «Семью любви» в Суррее и Саутгемптоне раздавили в 1580–1581 годах; норвичскую секту «браунистов» вынудили отправиться в изгнание в 1581 году; а сепаратистов Генри Барроу, Джона Гринвуда и Джона Пенри отдали под суд и казнили в 1593-м.

По этой причине Елизавета отказывалась изменять даже детали религиозного урегулирования. Самое большое, на что королева была готова пойти, это передавать петиции, которые она одобряла, епископам, после чего было делом конвокации устанавливать подобающие каноны[724]. На деле, когда критики урегулирования переходили грань допустимого, от них требовали строгого следования предписанным правилам. Так, «Объявления» архиепископа Паркера (Advertisements, 1566), выпущенные в ответ на споры об облачении клириков и обрядах, подтверждали правила богослужения, изложенные в «Книге общих молитв». Затем от приходских священников потребовали признать Тридцать девять статей англиканского вероисповедания, несмотря на мучительные стенания пуритан. Далее Джон Уитгифт, прибегавший к помощи Высокой комиссии, а иной раз и Звездной палаты, настоял, чтобы все духовенство письменно признавало королевскую супрематию, «Книгу общих молитв» и Тридцать девять статей под угрозой отрешения от должности.

Однако если разногласия по поводу облачения и их последствия завершились победой официальной церкви, то обсуждение епископской дисциплины продолжилось. Пуританское духовенство выражало сомнения, что епископы могут диктовать другим, как себя вести; соответственно, институт епископата начал терять свои позиции. После 1569 года пресвитериане во главе с Джоном Филдом, Томасом Уилкоксом и Томасом Картрайтом организованно выступили в парламенте, в проповедях и в прессе. Тон задали два откровенных «Предостережения парламенту» (Admonitions to the Parliament, 1572). Однако их радикализм был контрпродуктивен, они не нашли в парламенте широкой поддержки, а Елизавета всегда могла обойти политические наступления, применяя привычное оружие: выражая свое недовольство или отдавая приказ не рассматривать в парламенте новые законопроекты о религии, пока их не обсудили с епископами и те не дали своего разрешения. Этого оказалось достаточно. Елизавете в значительной степени удалось сохранить жесткое отделение церкви от государства. Тем не менее она имела в запасе полномочия накладывать вето на законы и назначать перерыв в работе парламента или вовсе его распустить. Хотя Гриндал во время своего краткого срока пребывания в должности архиепископа пытался внедрить пуританизм в лоно англиканства, поворотным моментом стала его отставка, осуществленная Елизаветой, – Уитгифт, пусть и кальвинист, разделял отвращение королевы к нововведениям в религии. В течение десяти лет елизаветинское пуританское «движение» умерло, провал в 1586–1587 годах последней пресвитерианской попытки упразднить епископат и заменить «Книгу общих молитв» написанной в женевском стиле «Книгой дисциплины» резюмировал поражение[725].

Однако если елизаветинское «пуританское движение» было мертво, то евангелический импульс, двигавший Реформацию снизу со времен Лолларда и изгнанников периодов Эдуарда и Марии, процветал. Можно утверждать, что снятие пресвитерианства с повестки дня сподвигло пуританских священнослужителей уделить пристальное внимание своей главной миссии как проповедников и духовных наставников[726]. Кроме того, жесткость кампании Уитгифта против пуританских пресвитеров привела к протестам джентри и петициям со всей Южной Англии. В таких графствах, как Саффолк, она вызвала раскол в среде джентри, которые, играя в графстве различные роли как заместители лорда-лейтенанта, уполномоченные по набору в армию, мировые судьи и помощники судей выездных сессий, обладали в графстве реальной властью[727]. Да, в 1590-е годы религия теряла положение крупного вызывающего рознь вопроса, но когда Ричард Бэнкрофт прочел проповедь с кафедры перед собором Святого Павла в феврале 1589 года, в которой доказывал божественное учреждение епископата, он дал сигнал к началу