Мне понадобилось немало времени и усилий, чтобы оценить сложившуюся ситуацию и понять, что здесь происходит. Наконец-то я догадался, почему Элиас сравнил своих гостей с хищными птицами — стервятниками, воронами и так далее. Это было связано не только с их хищными намерениями относительно возможного наследства, ради которого они слетелись в этот дом при первых же слухах о смертельной болезни хозяина. Прозвища непосредственным образом вытекали из внешности этих людей. При довольно хорошем освещении за обеденным столом я получил возможность изучить своих сотрапезников. По всему было видно, что это представители одной большеносой семьи, отличающейся характерными орлиными признаками. Только сейчас я понял, почему парень по имени Дэйви Парсонс при первой встрече назвал меня безносым. У него действительно имелись основания подумать, что у меня нет носа. По крайней мере по сравнению с орлиными профилями этих мужчин. Правда, Элиас тоже отличатся выдающимся носом, да и у Марты он был несколько длиннее, чем требовалось для ее миловидного лица.

Все трое мужчин, с которыми я столкнулся при первой встрече, уже сидели за столом. Самый древний из них, по имени Валентайн, не расставался с тростью и очками, шамкал старческим ртом и глотал слова с такой же скоростью, с какой жадно поглощал еду. К счастью, говорил он мало, но с нескрываемой злостью. Мне показалось, что он гораздо ближе к смерти, нежели приговоренный ими Элиас Хэскилл, лежавший в постели в другом конце дома. По некоторым замечаниям и репликам я понял, что он прибыл из Кембриджа, и усомнился, мог ли он самостоятельно совершить столь далекое путешествие, чтобы просто навестить своего «умирающего» кузена. Этот старик никогда ничем не занимался, намеренно устраняясь от всякого рода полезной деятельности.

Рядом с ним сидел толстяк средних лет, с прилизанными седыми волосами, которые я поначалу принял за серую шапочку. Это был Катберт — адвокат, приехавший, насколько я мог судить, из Питерборо. Третьим из них оказался тот самый мужчина, который при моем появлении стоял у домашнего очага, — Роуланд, торговец из Хантингтона. Все трое носили фамилию Хэскилл, и, по-моему, это обстоятельство значительно упрощало дело.

Однако Элиас Хэскилл упомянул четырех хищных стервятников, а здесь было только трое. Одно свободное место указывало на то, что ожидался кто-то четвертый. Мне стало интересно, кто именно. Вряд ли можно было ожидать, что этот человек приедет в такую пургу, да еще ночью. Между тем я наслаждался едой, по-деревенски простой, но при этом необыкновенно вкусной. На стол подали парную говядину, хлеб домашней выпечки, большие кружки пива. Обслуживала нас тоже по-деревенски просто та самая девушка, которую я мельком видел на кухне. Судя по тонким губам, она приходилась сестрой молодой особе, встреченной мной во дворе поместья. Гости за столом бросали на меня косые взгляды, и по некоторым репликам я понял, что Марта рассказала им о желании Элиаса насладиться актерским мастерством человека, случайно оказавшегося в их деревне. Вполне возможно, они сделали из этого весьма печальный для себя вывод, будто старик решил оставить значительную часть наследства какой-то актерской труппе.

Они осторожно осведомились о самочувствии Элиаса, сделав особый акцент на его болезни, и я заметил, что Марта изобразила его состояние намного хуже, чем оно было на самом деле. Правда, я не знал, сделала она это по собственной инициативе или же исполнила просьбу старика, продолжавшего свою хитроумную игру. Кузены едва сумели скрыть удовлетворение от такого сообщения, хотя старательно делали вид, будто весьма озабочены здоровьем своего дорогого родственника. Гораздо больший интерес у них вызвал предмет моего разговора со стариком.

— О том о сем, — уклончиво ответил я. — Он показал мне забавную обезьянку по имени Грант.

— А он показывал вам свой меч? — спросил Роуланд Хэскилл.

— Этот ржавый клинок? — добавил Катберт.

— Элиас до сих пор верит, что у него есть крылья, — сказал Роуланд.

— Да! Он считает, будто этот меч наделен сверхъестественной силой! — продолжил Катберт.

— Здесь произошла довольно странная вещь, — прервал их старик Валентайн.

После непродолжительной паузы, связанной со сменой блюд, ко мне повернулся Роуланд:

— Этот Уильям Шекспир работает в вашей труппе, не так ли?

— Он является одним из акционеров театра «Глобус», — пояснил я. — Иногда играет на сцене, но чаще занят написанием пьес.

— Я видел его пьесу о каком-то сумасшедшем датчанине, который убил своего дядю.

— Да, это «Гамлет», — подтвердил я. — Но принца спровоцировали на этот поступок. Так что его вряд ли можно считать убийцей. Сначала дядя убил его отца.

— В любом случае речь идет об убийстве, — возразил Роуланд. — И потом — все это происходит на фоне каких-то глупых разговоров насчет ястребов, ручных пил и диких яблонь.

— Я смотрел одну из его пьес в Лондоне, — сказал адвокат Катберт, презрительно сузив глаза, словно наблюдал за мной в зале суда. — И даже запомнил одну фразу. Знаете какую?

— Нет, сэр, но надеюсь, вы напомните мне о ней.

— Эта реплика заканчивалась следующими словами: «Первое, что мы сделаем, — убьем всех адвокатов».

— Убьем всех адвокатов, — эхом повторил я.

Должен откровенно признаться, что в данной компании я произнес эти слова с огромным удовольствием, совершенно не пытаясь скрыть их тайный смысл.

— Хорошо сказано, — неожиданно согласился со мной Валентайн. — Убить всех адвокатов. Хотя бы только для начала. — Очки старика злобно сверкнули в тусклом свете свечей.

— Как вы думаете, господин Ревилл, это искреннее мнение господина Шекспира? — спросил Катберт. — Он действительно считает, что мир станет лучше, если всех адвокатов… если их больше не будет?

На самом деле это утверждение вполне могло соответствовать мнению Шекспира, как, впрочем, и многих других жителей нашего острова, однако я решил возразить:

— Не думаю, сэр. Это всего лишь слова, вложенные в уста одного из героев пьесы, не более того.

— А я верю словам, — сказал Катберт.

— Ты всего лишь дубильщик, — заметил старик Валентайн с ехидной ухмылкой. — Имеешь дело с овечьими и телячьими шкурами, на которых и царапаешь свои двусмысленные слова.

— Вы не любите юристов, сэр? — спросил я.

— Мой отец был адвокатом, сэр, — ответил Валентайн, хотя и выглядел настолько древним, что его отцом мог быть кто угодно, кроме, разумеется, самого Адама.

Катберт проигнорировал его замечание, вероятно, посчитав досужим ворчанием озлобленного старика. Он лишь что-то невнятно пробормотал и потянулся за новым куском соленого мяса. Наступил черед Роуланда упрекнуть меня, а заодно и всех моих друзей актеров.

— Но вы же не станете отрицать, что все актеры так или иначе выступают против существующей власти? Именно поэтому к вам тянутся тысячи зрителей. Те, кто посещает ваши представления, не могут считаться