Шрифт:
Закладка:
– Можешь притворяться, будто нам всем плевать на тебя. Вот только Серефин заботился о тебе, делая все возможное, чтобы ты не умер.
– Не смей…
– Париджахан и Рашид остались в Гражике после того, как ты их бросил, потому что они надеялись, что ты вернешься. Они могли бы вернуться домой! Но вместо этого они отправились в Соляные пещеры вместе со мной. Мы пошли туда за тобой. Можешь искать любые оправдания, но не смей говорить, что никто из нас тебя не любит.
Малахия замер. Она сделала шаг вперед, обхватив его лицо ладонями.
– Малахия, вернись ко мне, – прошептала она. – Наши смерти не обратят время вспять. На самом деле ты не хочешь, чтобы мы умирали. Если мы остановим Чирнога, то сможем найти способ исправить мою ошибку.
Все затихло. Это была пугающая, неестественная тишина, нарушаемая только рваным дыханием Малахии. Его глаза были закрыты, длинные ресницы касались бледных щек. Она поняла, что Чирног занял бо́льшую часть его сознания. У Малахии были тысячи недостатков, но она знала, что он заботился о своих близких.
Он медленно поднял руку, переплетая их пальцы, и нежно поцеловал ее почерневшую ладонь.
– У тебя теплые руки, – прошептал Малахия, прижимаясь губами к Надиной коже. Он поднес ее ладонь к своей щеке.
– У тебя ледяное лицо.
Он слегка улыбнулся, и в ее груди разлилось облегчение. Наконец-то он был похож на себя. Она могла привести его в сознание, удержать рядом еще на несколько часов. Надя провела по щеке Малахии большим пальцем и мягко взяла его за руку, направляясь к двери, но ее резко дернули назад.
Он потянул ее за собой, в темноту, а затем резко разжал пальцы.
– Значит, ты выбрала смерть, – холодно сказал Малахия и вышел из дома.
И это все? Неужели это конец?
Нет, все должно было закончиться на горе. Все закончилось на горе.
Надя закрыла глаза, напрягая слух, чтобы услышать хоть кого-нибудь, но ответом была лишь тревожная тишина.
– Ладно, – пробормотала девушка, выходя наружу. – Ладно, – она сама найдет эти проклятые осколки. И если Малахия не нуждался в своей душе, Надя, по крайней мере, могла бы спрятать ее подальше от Чирнога. – Я могла бы остаться в Калязине и встретить кого-нибудь милого, кого-нибудь, кто ходит на литургии и не пытается убить меня каждые пять минут, но нет, Надя, это обязательно должен быть Малахия Чехович, величайший идиот Транавии. Боги, как я его ненавижу. – Со злости она пнула камень, который пролетел несколько ярдов и ударился о дерево, прямо возле головы Серефина.
– Вообще-то, величайший идиот Транавии – это мой почетный титул вот уже двадцать лет, и я не собираюсь отдавать его Малахии, – сказал он. – Я так понимаю, ты его нашла.
– Не говори со мной.
– Значит, все прошло не очень хорошо.
– Серефин. – Надя пошатнулась на подкашивающихся ногах и разрыдалась в унизительном порыве жалости к самой себе.
– Ах, черт, – сказал Серефин, наклоняясь таким образом, чтобы оказаться на одном уровне с Надей. Вздохнув, он обхватил ее лицо руками. – Он одержим, Надя. Что бы он ни сказал…
– Малахия позволит нам умереть, потому что он думает, будто Чирног поможет ему все исправить, – сказала Надя, задыхаясь от слез. Все подавленные эмоции рвались наружу, и она больше не могла сдерживать этот поток. – Он хочет, чтобы я ему помогла, и мне очень страшно, Серефин. Потому что я тоже хочу этого. Я так много разрушила и собираюсь сделать еще хуже.
Он притянул ее к себе. Это было так неожиданно, но так необходимо.
– Я не знала, что мы такие друзья, – пробормотала она, уткнувшись ему в грудь.
– Да, Надя, мы друзья, и я попытаюсь быть максимально тактичным, но сейчас у нас нет времени на твой нервный срыв.
Среди деревьев послышалась какая-то возня. Серефин быстро поцеловал Надю в макушку, прежде чем отпустить ее и пойти на шум. Надя вздрогнула и вытерла глаза, следуя за ним.
Париджахан опиралась на удивительно длинную палку, а у ее ног неподвижно валялся Малахия.
– Пожалуйста, скажи мне, что ты его ударила, – сказал Серефин с нескрываемым восторгом. – Скажи, что ты остановила древнего бога с помощью обычной палки.
Париджахан подняла глаза, разминая пальцы правой руки:
– Ну, палка определенно помогла.
«Это невозможно остановить. Боги никогда по-настоящему не заботились о нас, и теперь мне остается только наблюдать за тем, как Иннокентий и Софья все глубже погружаются в безумие, пытаясь найти несуществующее решение. Нас бросили на произвол судьбы. Наши боги не сильнее тех, кто пробудился».
Они сковали Малахию цепями. Серефин не был уверен, что это его удержит, но у них не оставалось другого выбора. Они с Надей вернулись в деревню и похоронили останки несчастных людей, не проронив ни слова. Все это время Серефин притворился, что не замечает слез, бегущих по щекам девушки.
Вернувшись в крепость, они обнаружили, что Малахия уже очнулся и пытается вырваться. Катя бесстрастно наблюдала за ним со стороны. Когда Париджахан попыталась его успокоить, царевна предупреждающе подняла руку.
– Вы не можете остановить неизбежное, – сказал он с мрачной пустотой в голосе. – Это уже началось. Я убью вас всех.
Надя резко вдохнула. Едва заметив ее, он полностью изменил свое поведение. Его мутные глаза широко распахнулись, а плечи опустились вниз. Он все еще боролся с цепями, но уже не для того, чтобы вырваться на свободу, а для того, чтобы приблизиться к Наде.
– Надя? Надежда, towy dżimyka, любовь моя, пожалуйста. Это все равно его не остановит.
Серефин положил руку ей на плечо. Она взглянула на него, прежде чем снова повернуться к Малахии.
– Закрой ему рот, – сказала она.
На долю секунды Серефин забеспокоился, что на его глазах разворачивается очередное предательство. Он посмотрел на Надю, пытаясь понять, что происходит и кому он должен помогать.
– Надя? – жалобно позвал Малахия.
Она закрыла глаза и махнула рукой Кате.
– Н-Надя, пожалуйста, я не… это не… Надя, это я.
– Тогда ты знаешь, почему я это делаю, Малахия, – ответила она, прищурив глаза. – Ну же, кто-нибудь! Заткните ему рот.
– Надя!
Катя исполнила ее просьбу с чрезмерным энтузиазмом.
– Нам нужно уходить, – сказала Надя.
Они усадили Малахию на коня, и бедному животному явно не понравилось, что ему на спину взвалили Стервятника. От состояния паники Малахия перешел к своеобразной холодной ярости, которая не на шутку пугала Серефина. А вот Надю, напротив, это совершенно не заботило.
