Ответом мне был тяжкий вздох.

— Ладно. Идем.

В знак траура у Хавьера была пурпурная лента на рукаве. У меня, кстати, тоже. Шапочку я не снимала, капюшон был низко надвинут. Солнышко припекало и по спине текли противные струйки пота, но лучше так, чем показаться женщиной и нарваться на глупые обвинения.

Да, у нас ничего нет.

И кто в это поверит? Истеричная дурочка, замороченная собственной матерью? Да еще в такой ситуации, считай, у гроба этой самой матери? Гроб, кстати, стоял у ограды. То есть катафалк, сам гроб точно в доме.

Нереально.

Лучше я побуду существом неопределенного пола. Юношей. Потому что девушек-драконариев тут не помнят. И помолчу.

Мы с Хавьером так и договорились. Кивки, односложные ответы и вообще — лучше за меня будет говорить он. За нас двоих.

Домик Натали мне тоже не понравился.

Он красивый, беленый, он ухоженный, но — слишком. Ни трещинки, ни вмятинки, грядочки по линеечке выстроены, сорняки пинцетом прополоты, все металлическое начищено, все пылинки не то, что выметены — их с лупой выловили и выкинули.

Жуть жуткая.

Это дом беременной женщины?

Это дом женщины, у которой умерла мать?

Это дом человека, который всю жизнь будет стремиться к идеалу. Перфекцииониста. Более того, перфекциониста, который загонит всех в попытках достичь совершенства. Я таких знаю.

Люди либо могут здраво оценивать свои силы, либо не могут. В первом случае человек мечтает о совершенстве, но понимает — сил нет, здоровье не железное, нервы не чугунные. Вздохнет, да и придумает, как лучше извернуться.

Во втором случае человек начинает изводить и себя, и других.

Пытается проглотить больше, чем может откусить, а потом начинается: ах, я ради вас все тут делаю, а вы не цените! Ах, я свое здоровье подорвала, а вы неблагодарные…

Это я видела. Только вот намекнуть подруге, что НЕ НУЖНА ее мужу идеально вылизанная квартира у меня не получалось. И она каждый выходной ползала с тряпкой, пока сама не стала на нее похожа. А муж — муж в это время ходил налево. И идеально приготовленная еда, кстати, ему не была нужна. Каюсь, у меня иногда что-то не получалось. Но я пожимала плечами, и мы с Димкой это ели. И даже придумывали, как спасти блюдо.

А Лелька, так звали подругу, бежала, все выливала в помойку и потом долго рыдала. У нее ведь не получилось — идеально!

А тут вот… получилось?

Или нет?

Мужчину, который открыл нам калитку, Хавьер явно знал.

— Тадео? Как ваши дела?

— Ох, эс Хавьер… уже третий день плохо. Натали страдает.

И в чем это выражается? В усиленной прополке грядок?

— Она почти ничего не ест, ни на кого не смотрит, не разговаривает, горюет о матери. Может, вы сможете ее утешить?

Я бы сильно не обольщалась, но Хавьер пожал зятю руку и шагнул во двор. А там и в дом, где на кушетке в гостиной лежала молодая и симпатичная женщина.

Внешне — копия эссы Магали. Только моложе лет на двадцать. А так те же волосы, глаза, даже истеричные складки у рта — те же.

— ТЫ!!!

И чего было так визжать? Если б не капюшон, мне бы этот визг пробил голову насквозь и умчался в пространство. А девица вскочила с кушетки.

— Отец! КАК ТЫ МОГ⁉

Истерика атаковала. Вот просто — атаковала. Билась в комнате, накатывала волнами, накрывала, словно цунами.

На эса Хавьера лавиной сыпались обвинения.

Смысл был в том, что мать его любила, обожала, всю жизнь ему отдала — два раза. А он!!!

Неблагодарный!

Непонимающий!

Человек, который не оценил самого важного, что было у него в жизни — чистой и искренней любви, и теперь всю жизнь об этом сожалеть будет. И после смерти тоже. Сожалеть…

— Каэтана! Ему плохо. Сварт говорит — беда!

Виола дозвалась меня с легкостью. И я тут же вступила в бой. Благо, оглядеться успела.

Подхватила со столика флакон с нюхательными солями и ловко сунула в нос Натали. Та подавилась отвратительным запахом и закашлялась. А я еще и подножку ей подставила, так, чтобы девица с размаху приземлилась попой на кушетку.

Та скрипнула.

Натали ахнула от боли в отбитой попе. А вот так тебя! Будешь тут рот открывать!

Хавьер посмотрел на меня с удивлением, и я тут же воспользовалась шансом.

— Виола, скажи Сварту — пусть не подается! Спорим, у него сейчас денег попросят. Или какое обещание выдурить попытаются! Это бездарный спектакль!

— Передала.

— Не верит?

— Нет.

— Грррррр!

Но рычи, не рычи, а Натали уже оттолкнула мою руку и опять перешла в наступление!

— Отец, нам надо серьезно поговорить.

— Говори, — разрешил эс Хавьер. — Или у тебя есть секреты от мужа?

Секретов не было. Или дама не рискнула в этом признаться.

— отец, я понимаю, что ты никогда не любил нас с матерью!

Ну вот, началось.

— она была всего лишь средством для получения титула, она не оправдала твоих надежд, и я тоже. И я всю жизнь мучилась своей виной, равно, как и мать. Именно это, наверняка, и свело ее в могилу…

Конечно-конечно.

Все остальное — гнусные инсинуации. И убила она себя сама потому, что это хорошо и нормально. Вот не люблю психиатров, но иногда ей-ей, поверишь, что у нас нет здоровых. Есть недообследованные! Которые кажутся нормальными, а потом как схватятся за ножик, да как пойдут резать…

— Сварт сказал Хавьеру, что его жена была больна. Сама по себе.

А вот это передавать было не обязательно. Но — сама виновата, думаю тут не пойми о чем! А тут уже целый концерт разворачивается.

— Отец, я хочу, чтобы ты сходил с нами в храм.