– Я не очень разбираюсь в моде Верхнего мира, но, думаю, твоей нари нужно платье подлиннее, – тактично подметила мама-демон, отводя глаза от драного слим-фита.

Сама она была до самых пяток замотана в длинный отрез золотой ткани, чем-то напоминающий индийское сари. И я, вопросительно расширив глаза, уставилась на моего черта – у него тут такого-же лоскута случайно не завалялось? Я бы с охотой закуталась во что-нибудь посолиднее белых лохмотьев.

– Я принесу, – со сдержанной улыбкой произнесла мама-демон, разгадав мои желания. Семейный талант, не иначе. – Даже если тут и осталось что-то от шварховых тин-тари, нари не подобает брать их одежды.

Я несколько раз согласно кивнула. Еще чего! Да я этих общих тин-тарей – если кто-то за тридцать лет тут еще остался – вместе с их одеждой метлой вымету…

– Тут давно никого нет, – Дар снова закатил глаза (что-то зачастил он с этим), порылся в темной стенной нише и выудил оттуда какой-то свободный укороченный черный балахон. Я пригляделась – на папе-демоне был похожий. Он довольно занятно сочетался с брюками. Мужская мода тут тоже странная.

Пока я разглядывала пупок Даррела, протискивавшего себя в балахон, мама-демон успела вернуться. И, деликатно вытряхнув смущенную меня из чертового слим-фита, обмотала в длинный кусок хрустящей голубой ткани, приятно прохладной и красиво мерцающей. Дрейк застрял взглядом где-то в области моего голого плеча, переходящего в лазурный шелк.

– Ну? Теперь, когда все, наконец, нарядились, мы можем поговорить? – рявкнул папа-демон, не оценивший стараний своей супруги. – Впервые-то за тридцать лет?

***

Поскольку никто не знал, с чего начать разговор, прервавшийся тридцать лет назад, все единогласно решили прислушаться к моему истерично заурчавшему желудку и переместиться в дом родителей Дрейка на семейный ужин. При телепорте меня снова укачало, в глазах потемнело, и только какой-то ядрено-кисло-горький морс из ягод, названия которых я не запомнила, помог прийти в чувство.

Мы сидели за огромным – на вид каменным – столом и молча глядели в свои тарелки. Мама-демон с плохо скрываемой нежностью косилась на Дара и тихонько вздыхала. Но первой разговор не затевала, смиренно позволяя папе-демону выпустить накопившееся за годы негодование. Тот, впрочем, рот открывать тоже не спешил. Я же без зазрения совести косилась на его частично седую макушку.

– Простите… Дар мне не рассказывает, но… – я решила прервать гнетущую тишину светской беседой с познавательным оттенком. – Вот почему у вас есть рожки, а у него нет?

Мама-демон глухо закашлялась и прикрыла лицо ладонями. Папа-демон тем временем слегка побагровел. И мне начало казаться, что тема для светской беседы была выбрана неудачная. Пусть и познавательная.

– У нас не принято обсуждать столь интимные вопросы, Алесса-нари, – вдруг ответил мужчина. – Но вам простительно. Могу лишь сказать, что сыну везло больше… до сих пор. Впрочем, если вам очень нравится, как они смотрятся, – папаша недобро хохотнул и перевел взгляд на резко побледневшего Дара, сжавшего в кулаке салфетку, – то вы вполне можете их ему организовать.

Мама-демон тихонько заскулила. Я закашлялась и раскраснелась. Шварх побери! Вот почему это неприлично! Бедолага… И он теперь что, все время с ними ходит? Ну, конфуз, конечно. Я с сочувствием покосилась на папу-демона.

– Знаете, а они вам очень к лицу, – попыталась исправить ситуацию. – Маленькие такие, аккуратные…

– Еще больших мне не хватало! – рыкнул папа-демон, сдувая салфетки со стола, и я решила тему рожек до поры до времени закрыть.

– А почему вы зовете меня Алесса-нари, а не просто Алесса?

Что с «О» и «Я» у демонов проблемы, я уже поняла и не настаивала на верном произношении.

– Потому что ты нари, а не просто Алесса.

– Отец, я думаю, можно пока опустить это… эту… – Дар замялся, подбирая нужное слово.

– «Пока» – это на сколько лет? Еще на тридцать? – привычно уже рявкнул папенька. – Как я слышал, люди живут чуть меньше демонов и быстро портятся…

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍– Если Алесса «совсем твоя», то зачем тянуть? – миролюбиво уточнила матушка, и меня начали накрывать смутные подозрения. – Чем скорее ты проведешь церемонию, тем быстрее ей откроется Нижний мир, Дарри. Едва ли до принятия она сможет чувствовать себя тут как дома. Но мы, конечно, не настаиваем…

– Научены горьким опытом! – фыркнул папа-демон, грозно сдвинул широкие брови и сверкнул глазами.

А говорят, не так страшен черт… Страшен, еще как страшен!

***

После обеда – пусть и странного, но воспринятого моим желудком на троекратное «ура» – мы с Даром вышли прогуляться по темному саду. Нижний мир казался застывшим в одном и том же времени года и даже времени дня. Тепло и темно, с легким комфортным ветерком, несущим с собой запах моря. Все время. Без перемен.

– Тут бывает по-другому? – шепотом спросила, когда мы свернули в какую-то арку, увитую черными ветками.

– Разумеется. Нижний мир все время разный, просто ты этого не видишь. Мать права, если мы планируем здесь задержаться… – черт замялся.

– Кто такая нари, Дар?

– Потом обсудим, ладно?

– Нет, сейчас, – я прислонила его спиной к широкому стволу и перекрыла путь отхода крошечной собой. – Потому что я уже запуталась в ваших тин-тари, шан-тари, канари… Словно названия шварховых островов!

– А ты сама не догадываешься? – хмыкнул наглый черт и скрестил руки на груди.

– Тебя послушаю.

– Мышонок… Ох, ладно, – Даррел побежденно выдохнул. – Шан-тари – «единственная девушка». Канари – «молодая жена» или, если дословно, «вчерашняя невеста»… А просто нари… Если ты, конечно, согласишься… Не то чтобы я сам сильно с этим спешил, но едва ли смогу держать оборону дольше пары-тройки месяцев. Мои родители невероятно упрямы и консервативны. И, раз уж я объявил, что ты совсем моя…

Дар сосредоточенно сдвинул брови, нахмурил лоб и… не договорив, молча погладил меня по щеке.

– Так. Омлет из яиц этой вашей жуткой птицы я в руках делать не буду, предупреждаю заранее! – воинственно заявила во внимательные зеленые глаза.