Зашуршали юбки: вернувшаяся Виррис помогла девушке подняться и пересесть на диван. Протянула бокал с жидкостью оттенка молодой весенней травы.

— Я принесла тебе успокаивающего настоя. Выпей? Должно стать легче.

— Мне не тяжело.

Просто больно, невыносимо больно.

— Я ходила к твоей дражайшей свекровушке, — сказала Виррис спокойно. — Предупредила, что ты с ними со всеми не поедешь: у тебя мигрень на почве переутомления, а я останусь и прослежу, чтобы ты хорошенько отдохнула. Ваш лакей с целительским даром, Лоэн, кажется, дал мне вот этот настой для тебя. С остальным, я заверила, мы справимся сами: ты ведь тоже…целитель, если что, подскажешь, чем тебе помочь. Бритта хотела к тебе заглянуть перед выездом, но я её отговорила.

— Спасибо, Виррис… А…ты не видела…? Где этот…

— Этот кусок дохлого тролля? Строил из себя радушного хозяина. Правда, рожа нездорово бледная, глазки бегают, как будто чужих сливок нажрался и ждёт наказания, и прихрамывает почему-то. Почему он прихрамывает, Элге?

— Заколку выронила.

Элге разжала ладонь и слепо уставилась на проступившие на коже следы от острого края.

— Выронила?! — поперхнулась Виррис. — На его конечность, что ли? Сколько же она весит, эта заколка??

— На конечность… — медленно кивнула Элге, представляя маленькие красные капельки на тонкой светлой ткани, обтянувшей мадвиково бедро. — Жалко, не на ту.

У неё вырвался нервный смешок.

— Ты проткнула ему…что? — не поверила Виррис, в шоке уставившись на сестру.

— Не то, что надо было. Ничего, дара Лоэна хватит, он залечит.

Она отставила почти пустой бокал, уткнулась лбом в подтянутые повыше коленки. Виррис гладила её по спине, как маленькую, как в те дни, когда только перебравшиеся в незнакомый город девчонки обживались в новом домике, а Элге просыпалась среди ночи от страшного сна.

— Братец твоей свекрови отбыл домой, вместе со своими женщинами, в полном составе, — задумчиво проговорила Виррис. — Даже чай пить не стали, подхватились как укушенные.

— Ну и хорошо.

Настой, наверное, начал действовать: по телу растекалось оцепенение, но не теплом, а зябким холодом, вызывая желание закутаться в толстое покрывало. Что-то спрашивала и спрашивала сестра, настойчиво выдёргивая её из этих медленных волн, в которых плавало её сознание. Кажется, заявляла, что распознала личность этой заразы, посетившей постель Мада. Элге просто кивнула. Виррис потрясённо охнула и разразилась возмущённой руганью.

— Да не кузены они, — вяло отмахнулась младшая. — Так, одно название, а родства нет.

Помолчали. Виррис тоже требовалось время переварить услышанное.

— Мне намекали, что Мад и верность — понятия несовместимые. Эти доброжелательные дамочки с гадючьими улыбочками. Вир! Он же…не прекратит! Я теперь только поняла, что из себя представляет этот… — Элге споткнулась, подбирая слова. — «Благоверный». Эти клятвы у Алтарного Камня…Он был белый, Вир, белый-белый. Как такое могло быть? Неужели Светлое Небо одобрило для меня такого мужа, которого всю жизнь вылавливать по чужим постелям?

— Все так живут, милая, — тихо-тихо, как-то виновато призналась Виррис.

Элге резко подняла голову.

— Я так не хочу. Я уйду от него, и пусть он одаривает своим бесценным вниманием кого угодно, хоть направо, хоть налево! Чужих жён, кузин, да хоть гоблина болотного!

— Мне казалось, Мад тебя любит.

— Может, и любит! Только помимо меня ещё целый список в очереди! Пусть хоть всех пере…перелюбит, но без меня! Я…я подам прошение о расторжении брака, и пусть себе любит кого хочет!

А может, и не действовал успокоительный настой: заторможенность уходила, уснувший было гнев поднял голову и требовал выхода; она вскочила на ноги.

— Элге, о чём ты говоришь! — встрепенулась старшая. — Какой ещё развод?!

— Который разрешён у нас в королевстве волей его величества Бастиана Лигарта. Я узнаю, что нужно делать, и…

— Элге, не пори горячку, хорошая моя. Ты хоть представляешь отношение к женщине, прошедшей эту ужасную процедуру? Как им живётся, ты знаешь? Не зря же разводы так редки! Мад…сволочь, первостатейная сволочь, признаю. Я бы лично ноги ему переломала, чтоб не ходил куда не следует! Но…он такой, как и все мужчины. Знаешь, гораздо хуже было бы, если он пил или поднимал на тебя руку, а он просто…слаб.

— Слаб..? Слаб?!

Нелепое, неуклюжее слово никак не подходило этому ослепительному красавцу, на рост и сложение которого многие барышни шеи сворачивали.

— Эль, поверь, тебе достался не самый ужасный вариант!

— Самый отвратительный из всех! — огрызнулась Элге, обшаривая взглядом комнату.

Не верилось, что Вир защищает этот «кусок дохлого тролля», как сама же и выразилась.

Увидела на столике возле окна позабытую вазу для цветов. Жаль, не мадвикова шея.

— Мне такой «вариант» не подходит!!

Дзы-ынн-н-нь!!!

Ваза просвистела над головой Виррис и врезалась в дверь. Сестра взвизгнула, подскочила испуганной ланью и резво метнулась за ширму в углу комнаты.

— Элге, прекрати!

— Не буду я жить с таким «вариантом»!

Рука вслепую пошарила по столику позади неё, нащупала резную объемную крышку шкатулки для рукоделия.

Бум-м-м!!

По полу запрыгали клубочки разноцветных ниток и пуговицы.

В руках у Элге оказался хрустальный кувшин.

— Дура!!!!!

Дзыннь!..

…

* * *

После Виррис снова успокаивала Элге, просила прощения за то, что нечаянно спровоцировала вспышку гнева, уверяла, что согласится с любым её решением, сколь бы ей самой не стояло оно поперек горла. Только уговаривала всё как следует обдумать, не позволять сиюминутным эмоциям утопить разум.

Элге и сама понимала, что на горячую голову радикальные решения не принимаются. Не видеть бы Мада больше никогда. Вообще никогда. А перед глазами так и стояла утренняя сцена, и бесконечно двигалась стройная женская спина, прикрытая длинными волосами…

«Ты же его так любила, Элге… Куда всё делось?» — спрашивала старшая.

Может ли чувство, которое когда-то ярко и пышно распустилось внутри неё, заливая всё вокруг, и её саму, горячим сиянием, наполнив смыслом, раскрасившим мир, увянуть в одно мгновение?

Не было у Элге ответа, как не осталось в сердце того ослепительного живого света, которым она щедро делилась с Мадвиком. Да и сердца-то не осталось. Так, оболочка одна.

— Я никогда его не прощу, — вот и всё, что она сказала сестре.

Горничные убрали комнату, не задав ни единого вопроса, не позволив себе ни одного косого взгляда. Приготовили для Элге одну из гостевых спален — она наотрез отказалась возвращаться в общие покои.