— Хорошо, — Геннадий Алексеевич отдал приказы, и план завертелся.

Собственно, он действовал ещё до прилёта команды странных учёных, ведь ни маршал, ни его подчинённые идиотами не были, просто план экстренного формирования народного ополчения получал новый импульс.

— А эволэки как будут воевать? — поинтересовался Жуков.

— Мы, как всегда, плечом к плечу с людьми, — ответила Диолея, сидящая в уголку, и не принимающая особого участия в разговоре. — Мы собрали более-менее сильных эмпатов разных поколений, чуть больше тысячи. Соответственно, сможем перехватывать разом управление над телами двух, двух с половиной, тысяч этих тварей, и заставим их рвать друг друга.

Храбрая женщина подошла к карте:

— Можете назначить нам сектор обороны, вот такой примерно ширины, — она показала руками, — только, пожалуйста, не разбивайте нас на маленькие группы — это полностью обесценит потенциал, и мы понесём большие потери.

— Хорошо, — согласился маршал, — вы прикроете проспект Первого Мая, правый фланг того фронта, куда по расчётам придётся главный удар…

* * *

Красивый вид. Никогда он не мог сказать, что любил большие города, эти закованные в бетон исполины, но… Вид красивый.

Где-то далеко под ногами стрелой уходила к горизонту улица имени Ульянова, одного из самых видных политиков позапрошлого века, много сделавшего для Империи. Здания ступенями сбегали вниз по краям широкой дороги и тротуаров, засаженных вечнозелёными деревьями. Снег аккуратными шапочками оседлал клумбы, спрятав от холодов уставшие цветы, яркие огни подземных переходов приглашали облегчить путешествие, спуститься в метро или просто перейти на другую сторону, но…

В городе уже расползался отравой дух запустения, люди покидали свой дом. В южных районах гасли одно за другим здания, и темнота окутывала кварталы зловещей пеленой, в которой только яркая россыпь уличных фонарей помогала не заблудиться. Дороги, всего несколько дней назад идеально вычищенные, уже заметал снежок, на белоснежной ленте которого бесчисленные машины оставляли следы своей суетливой деятельности. Тревожно мигали сиренами полицейские, тянулись прочь от надвигающейся бури колонны автомобилей. Всё это уже было.

Лис нашарил под тесным коконом снаряжения сложенный вдвое листик плотной бумаги, и застыл надолго. Никто не видел выражения его лица, спрятанного собственной тенью, только чуть сгорбленная спина, освещённая яркими огнями посадочной площадки, и ледяная неподвижность склонённой головы. Едва заметное дыхание вырывалось из приоткрытого рта струйкой пара, уши перестали крутиться во все стороны, ловя звуки по сторонам. Он смотрел то на своё сокровище, то на город, погружённый в пучину страха и горя…

Солнце уже спустилось за далёкий горизонт, полыхнув, напоследок, огненной дугой, и день уступил место своей закадычной подруге — ночи. Но сегодня не будет буйства красок и огней большого города, суеты миллионов людей, оставивших в прошлом ещё один насыщенный рабочий день, не распахнут объятия бесчисленные рестораны и кафе, чайные дома, на все лады зазывающие посетителей. Не будет веселья и улыбок, не встретят жёны с детишками у порога уставших мужчин, не поведут дедушки и бабушки своих внучат в парки, не закрутятся радостным хороводом под весёлые песни наивной юности карусели.

Ничего уже нет. Война, страшная в своём непривычном, но до боли знакомом обличие, уже пришла в каждый дом. Уже кричали дети, которых тысячами отнимали у родителей, и везли автобусами, в вагонах метро, на вертолётах, в конце концов, в аэропорт. Бегом, под гортанные крики полицейских, мольбы сопровождающих взрослых, их гнали по трапам вверх, и красивые птицы суетливо выстраивались в очередь на взлёт, поспешно, испуганно, уходили в бескрайний и безопасный воздушный океан. Малыши плакали, припав к иллюминаторам, не зная, встретятся ли они со своими мамами и папами ещё? Обнимут ли тёплые родительские руки своих чад, или навсегда останутся скрюченными скелетами, замороженными холодом и снегами, лежать на улицах города до весны, обглоданные пришельцами и крысами, что вмиг размножатся на усеянном человеческими останками пепелище?

Забитые до отказа эшелоны покидали станции вокзала, непривычно медленно двигаясь по ленте своих путей на северо-восток, прочь от наступающих варваров. В духоте и тесноте битком набитых вагонов перепуганные люди с тревогой всматривались в темноту за окнами: в колоссальных промышленных объектах окраин, в подступающих к самому городу лесах, везде чудился неведомый враг, заставляя вздрагивать от любого движения в чёрных лабиринтах бетонных коробок и пологе леса. Только мерный рокот боевых вертолётов над головой, что провожали каждый поезд до условно безопасной зоны, и тут же возвращались назад, вселял хоть какое-то чувство защищённости.

Морской порт, и без того всегда оживлённый, поражал воображение тесными рядами судов всех классов и размеров, от катеров до огромных барж, куда прямо в ледяные трюмы сажали сотни и тысячи людей. Ритм работы был запредельным, никто не обращал внимания на столкновения корабликов у причалов, на вмятины в обшивке, порванные канаты и потерянные якоря. Только когда большой пароход всмятку раздавил яхту о гранит набережной, на несколько минут замерло движение на воде, и замелькали с новой быстротой моторные лодки, подбирая людей из ледяной воды.

Огромные толпы народа у причалов и пиронов вокзалов вели себя по-разному. Кто-то отчаянно старался прорваться любой ценой на уходящие одно за одним суда, поезда, поправ всё человеческое, охваченный животным страхом за собственную жизнь, кто-то наоборот, изо всех сил старался хоть как-то упорядочить посадку. В жуткой давке слышались крики упавших, и уже не способных подняться несчастных, умирающих под ногами тысяч людей, зажатых в такую плотную массу, что невозможно было протянуть даже пострадавшему руку. Если ты не устоял на ногах — всё, конец. В огромной толпе нет ни сантиметра лишнего места, и неважно, взрослый ты мужчина или ребёнок, один ли ты оказался в этом урагане бегства, или рядом родной тебе человек, ничего не имеет значения. Ты уже мёртв. Хоть каким криком будет заходиться родная мать, звать, молить о помощи окружающих, хоть с какой силой будет рваться сквозь живую стену отец или брат — шансов почти нет. Настоящие реки людей, подпираемые всё новыми и новыми массами, неудержимо текли к причалам и вокзалам, к спасительной полоске воды, к ленте железной дороги, подгоняемые бездушным планом эвакуации, в который уже изначально заложена короткая цифра потерь, что неизбежно сопровождает хаос поспешного бегства. И нет ей дела, что за этим числом или процентом — отчаяние и боль, звериный вой женщины, на глазах у которой родное дитя исчезает под ногами неудержимой толпы…

Бесконечные колонны машин. Настоящие реки света тянулись на шоссе. У мостов через Московию люди в военной форме тщательно осматривали транспорт, безжалостно выбрасывали в воду лишние, на их взгляд,