Berkshire ввязалась в калифорнийскую систему страхования травм, полученных на рабочем месте. Страховка компенсировала заработную плату и медицинские расходы. К 1977 году одна из двух таких компаний потерпела полный крах, когда вскрылось, что ее руководитель получал откаты от агентов[764].

Протеже Баффетта, Дэн Гроссман, которого отправили в Лос-Анджелес спасать компанию, быстро понял, что не разбирается в страховании. Этот бизнес был гораздо сложнее и жестче, чем могло показаться со стороны. Например, однажды Верну МакКензи пришлось самому возвращать права на дом и машину агента[765]. Превратиться из бухгалтера в страховщика было не так уж просто, но в мире Баффетта считалось, что толковому человеку все по плечу. Гроссман нашел выход, наняв опытного менеджера Фрэнка ДеНардо, который начал исправлять ситуацию. В годовом отчете Уоррен осыпал ДеНардо похвалами.

В качестве эксперимента Баффетт открыл компанию по перестрахованию, которая страховала других страховщиков. Он нанял управляющим Джорджа Янга, скромного человека профессорского вида, который знал, что делать. В компанию потекли деньги, однако выплаты значительно превышали поступления. Баффетт отправил Гроссмана в Нью-Йорк на очередную спасательную операцию. Не получив никаких конкретных инструкций к этой невыполнимой задаче, Гроссман засел в компании Ruane, Cunniff и принялся изучать инвестиции в страхование.

В 26 лет Гроссман оказался президентом компании в бизнесе, где предотвращение мошенничества было важнее продаж. Он имел дело с клиентами, которых десятилетиями обманывали страховщики. Умный и трудолюбивый Гроссман чувствовал себя «совершенно неквалифицированным» для управления страховой компанией в силу молодости и недостатка опыта. Он взывал к помощи Баффетта, но тот лишь отвечал, что верит в него. Гроссман жил в постоянном стрессе, его брак распался и, наконец, он просто уволился[766].

Уоррен, который не любил никого отпускать, убеждал Гроссмана остаться. Общие друзья пытались отговорить его от увольнения. Но он чувствовал, что не сможет сохранить самостоятельность в запутанных отношениях, которыми Баффетты привязывали к себе людей. «Он развелся с Баффеттами», – сказал один из общих друзей.

Баффетт посадил в кабинет Гроссмана бывшего консультанта McKinsey, жилистого саркастичного бруклинца Майка Голдберга, у которого страхование было в крови. Страховой ген на треть состоял из умения просчитывать шансы, а на две трети – из скепсиса в отношении человеческой природы. Это позволило Голдбергу освоить страховой бизнес, и Баффетт уделял все больше времени своему новому протеже.

С приходом Голдберга учтивый и сдержанный тон общения в офисе компании резко изменился. Менеджеры предприятий, которые не соответствовали высоким требованиям, быстро отправлялись в отставку, а репутация Голдберга становилась все более грозной.

Всю первую половину 1980-х годов Голдберг боролся с течением, пытаясь выровнять курс корабля, и Баффетт был уверен, что он справится. Однако чересчур доверчивый руководитель подразделения перестрахования Джордж Янг попал под влияние недобросовестных агентов[767].

В письмах акционерам Баффетт не распространялся о проблемах в конкретных страховых компаниях, но писал об отрасли в целом. Он сам решил объединить страховые компании Berkshire, поэтому взял вину за их плохие показатели на себя, не упомянув ни одного менеджера, ответственного за убытки. Занимаясь самобичеванием, Уоррен как будто пытался предотвратить критику. Однако он уже знал, что за ужасными цифрами кроется грядущее улучшение.

К 1985 году объединенная страховая машина, которую спроектировал Баффетт, заработала на полную мощность, генерируя денежные потоки, ставшие топливом для развития его компаний. А Голдберг нашел главный рычаг для этой конструкции, приведя в компанию Аджита Джайна.

Аджит родился в 1951 году, получил диплом инженера в престижном Индийском технологическом институте Харагпуа, а затем степень по бизнесу в Гарварде. Он был таким же скептичным и упрямым, как Баффетт и Мангер, и переспорить его было невозможно. Баффетт видел в Аджите самого себя, но тот так быстро рос в его мнении, что вскоре сравнялся с недосягаемой миссис Би.

Баффетт уверяет, что «никак не участвовал» в решениях Аджита, но он вовсе не был пассивным наблюдателем. Действуя через Джайна, Уоррен приблизился к старому доброму способу торговли «из-под прилавка», насколько это было возможно в то время. И Баффетту это нравилось.

Когдя Уоррен прикипел к Аджиту, который упорядочил хаос, Голдберг переключился на другие направления бизнеса Berkshire по выдаче кредитов и торговле недвижимостью.

Аджит появился в компании в самое подходящее время, когда страховые тарифы достигли пика. В журнале Business Insurance он дал рекламу: «Мы хотим больше страховых случаев с премией выше миллиона», в которой сочетались эффектность и остроумие, отличавшие Баффетта. «У нас не было репутации и системы распространения, – говорит Уоррен, – но после этой рекламы бизнес хлынул к нашим дверям, так что Аджит теперь заключал сделки пачками»[768].

46. Рубикон

Омаха, 1982 – 1987

1980-е годы стали эпохой сделок, которые финансировались за счет долга. Индекс Доу в течение семнадцати лет почти не менялся[769]. Прибыли корпораций съедала инфляция, компании теряли деньги из-за небрежной операционной деятельности и бездумной бюрократии[770]. К началу 1980-х годов акции распродавались, как дешевые костюмы из полиэстера. При председателе Федеральной резервной системы Поле Волкере правительство взяло инфляцию под контроль, и процентные ставки, достигнув астрономических 15 %, начали снижаться. Долговые обязательства стали дешеветь, так что при покупке компании можно было использовать ее собственные активы в качестве залога, как при получении ипотеки. Теперь купить огромную компанию обходилось не дороже, чем открыть ларек с лимонадом[771]. Начался бум слияний.

В 1984 году, когда «мусорные» облигации превратились в респектабельные вложения, раскаленная плита, на которой сидели руководители компаний, нагрелась еще сильнее. Облигации, которые мягко называли «падшими ангелами», выпускали компании вроде Penn Central Railroad, которые пытались выбраться из банкротства, стоя на краю пропасти[772]. Изредка компания выпускала «мусорные облигации» намеренно, выплачивая высокую процентную ставку, поскольку кредитный риск также был высок. «Мусорные» облигации представлялись сомнительными и отчаянными.

Все изменилось, когда Майкл Милкен из молодого инвестиционного банка Drexel Burnham Lambert стал самым влиятельным человеком на Уолл-стрит благодаря простому предположению: пусть отдельные «падшие ангелы» и были рискованными, но, по закону средних величин, покупка целой пачки рискованной не была. Вскоре финансовые управляющие перестали смущаться, добавляя в свои портфели высокодоходные «мусорные» облигации. На их выпуск стали смотреть иначе: теперь они стали вполне респектабельным вложением. Еще одно сальто, и поглощение сильных компаний с хорошим финансированием стало возможно за счет средств от выпуска таких облигаций. Корпоративные рейдеры, нацеленные на «враждебное поглощение» с последующим распотрошением компаний, внезапно стали преследовать предприятия, которые благодушно ковыляли по жизни. Их жертвы бросались в объятия любого покупателя, который выглядел наиболее дружелюбным. В конце