ссориться. Как пожелаешь, детей твоих никто пальцем не тронет. На то будет мое дворянское слово. А что до ошибок, так я готов признать. Бывало, перегибал палку. И за честность твою спасибо… Смел ты, как и положено дворянину. За храбрость не только прощу, но и награжу. Воцаришься на станции главным координатором! В твоей воле будет решать судьбу всех научных штудий, всего великого эксперимента! Как пожелаешь, так и будет… А? Каково?

Тот сощурился.

— Экий вы переменчивый, ваше сиятельство. То бесом смердячим ругаться изволите, то наградами осыпаете. Будь я помоложе, может быть, и принял бы ваши посулы за чистую монету. А нынче, прошу прощения, вашим словам веры нет. Хватит уже… наслушался.

Антон вдруг забеспокоился. Краем глаза он уловил за спиной говорящего слабое движение, словно шевельнулась тень. Сердце его прыгнуло. Феликс! В следующее мгновение он различил лицо, искаженное свирепой гримасой. Когда Антон понял, что сейчас произойдет, то от обиды и отчаяния чуть не заревел. В бессилии он вцепился зубами в ремни и замычал, пытаясь привлечь внимание, но никакого эффекта это не произвело.

Низко пригибаясь, подобно индейцу-разведчику, Феликс бесшумно подкрадывался к ничего не подозревающему Кожехубе, намереваясь застать врага врасплох. В руках у ассистента имелась странная штука, напоминающая строительную дрель, в которой вместо сверла торчал раздвоенный металлический прут.

Все произошло мгновенно. Треснул электрический разряд и тело Павла Анатольевича Кожехубы грохнулось на пол.

В воздухе распространился горелый запах.

— Прекрасно, сынок! — очнулся от прострации Велесов. Голос его дрожал от пережитого волнения. — Я уже обеспокоился! Ну наконец-то! Мои аплодисменты! Этаким ударом ты его завалил — как медведя!

Он повернулся к саркофагу и склонил косматую голову:

— Ваше сиятельство! Слава науке, враг повержен!

Антон услышал, как рупор глухо отозвался:

— По сеньке и шапка… Ну, в добрый путь. Что с давлением?

— Приходит в норму, — послышался торопливый голос Феликса. — Заполнение русла проходит в рабочем режиме, но чтобы достичь расчетных параметров систем потребуется не меньше нескольких часов!

— Продолжайте дежурство… Не оставлять поврежденный шлюз без присмотра!

Антон чувствовал, как вместе с надеждой его тело постыдно покидают последние силы. Душная пелена отчаяния навалилась на него, мешая дышать. Что, неужели это все? Никаких надежд не осталось?

Скрип колес раздался у самого его уха. Он скосил взгляд. Вровень с ним подкатили каталку, на которой лежала Надежда. Рот девушки был стянут эластичным бинтом, волосы растрепались.

Он с трудом заставил себя посмотреть ей в глаза.

В ее зрачках отразился он сам, крошечный, напуганный, стянутый ремнями человечек. Он вдруг разозлился. Да что он может сделать? Что ей нужно от этого беспомощного отражения?

Он не выдержал ее взгляда с человечком в зрачках и отвернулся. Немая дискуссия оборвалась. Впрочем, у них еще будет время наговориться.

Впереди вечность.

Глава 26

Эти глаза зеленые

Боли от укола он почти не почувствовал. Над ним суетились люди в халатах, позвякивали инструменты. Вспыхнул искрой скальпель. Рядом появился штатив с флаконом, оттуда по трубке змейкой поползла молочно-белая жидкость. По венам разлился жар, время замедлилось и стало тягучим, как кисель. Иногда он проваливался в забытие, а когда выныривал, то в глазах стоял туман, где смутно шевелились тени. В несвязных сумерках кошмара его приподнимали, переворачивали, смазывали и стягивали жгутами в разных местах, втыкали все новые трубки, а он покорно позволял все это проделывать, не произнося ни звука.

Когда он в очередной раз вынырнул на поверхность, то осознал, что лежит на чем-то твердом. Сквозь прямоугольник сверху проникал свет. Пелена, туманившая мозг, медленно отступала. Все тело изнывало и горело, словно его поджаривали на медленном огне. Вместе с болью возвращалось сознание.

Остро пахло больницей и смоляным духом столярки. Те самые запахи, что окружают труп человека в свежевыструганном гробу. Похоже, что ему досталась редкая возможность — на своей шкуре испытать все богатство ощущений покойника.

Девушка находилась так близко, что их локти соприкасались. Он слышал ее дыхание, легкое и прерывистое, словно бабочка трепещет крылом. Из неизвестных побуждений судьба в очередной раз расположила их в такой близости, словно подталкивая друг к другу. Однако все это напрасно. Не выходит у них ничего. А теперь, очевидно, точно не выйдет.

Живописные картины поневоле открывались перед глазами. Как будет выглядеть их… как правильно назвать, превращение? Их затопят раствором энергеля, как рассолом заливают маринованные огурцы? Чтобы насытить их кровеносную систему белой кровью, старую красную кровь выпустят за ненадобностью, как бычкам на бойне. А уж после в гроб запустят полчища мух, пожирающих воздух. Все это для того, чтобы изуродовать их, превратить в распухшие полутрупы, подобно старику в соседнем саркофаге.

Он вдруг понял, что готов на все, лишь бы судьба подарила ему хоть еще один день. Пусть хоть самый скучный, плохонький денек, хоть в тюрьме, хоть в мрачных каменных стенах. А уж если бы вырваться отсюда, то хоть бы на час, на полчаса, на минуту… Напоследок вдохнуть воздуха, услышать, как барабанит по крыше дождь, как скрипят ветки деревьев под порывом ветра…

Ему почудилось, что и вправду зашумел ветер. Сквозь закрытую крышку внутрь саркофага просочился воющий звук. Это был, конечно, не ветер — откуда ему тут взяться? Он насторожился, вслушиваясь.

Раздался протяжный душераздирающий вопль, от которого у него морозом сковало кожу. Жуткий рев пробился даже сквозь толстое стекло. Кто-то принялся неистово молотить по саркофагу. Глухие удары следовали один за другим, молотом отдаваясь в ушах.

Внезапно все смолкло и наступила тишина. Снаружи послышались шаги. Хлопнула крышка, и внутрь ворвался свежий воздух.

Сверху показалось чье-то лицо. Поначалу черты его были расплывчаты, как на фотографиях привидений, но постепенно картинка приобрела резкость.

В таком виде он Богиню еще не видел. Выглядела она так, словно только что попала под лошадь. Волосы торчали клочьями, один глаз потемнел и заплывал фиолетовым.

Антон догадывался, что они и сами выглядят по меньшей мере странно. Двое связанных людей лежат на дне ящика, вокруг них спиралями закручиваются прозрачные жилы капельниц…

— Вам особое приглашение надо? Вылезайте уже… — хмуро сказала она. — Устроились тут, как голубки, а мне за вас отдуваться.

* * *

Еще не вполне веря в то, что все закончилось. Антон без сил опустился на пол. Тело подчинялось ему с трудом. Дотянувшись до середины бедра, он с отвращением отодрал приклеенную пластырем трубку. С кончика иглы капнула густая жидкость, по цвету напоминающая сгущенное молоко. Неизвестно, успела ли «белая кровь» воздействовать на его организм, но чувствовал он себя как после жестокого