толстые руки с застывшими в растопырке пальцами. Богатырь по-детски коротко глянул на Валика и Тома, почесал покрытое рубцами безбровое лицо, и, не глядя, сунул каждому свою растопыренную пятерню.

– Н-нна, б!

Том пожал руку и подумал, что по-прежнему спит у родника, а этот новый русский из анекдота ему просто снится.

– Эта… Эта… Эталон, – прошептал он. – Парижский музей мер и весов!

– Вова, нна! – небрежно сказал Вова, поведя плечом на север, и они сразу поняли, что он живет здесь, в роскошном белом отеле, а сейчас просто вышел подышать и проверить, все ли вокруг в порядке.

– Нна, – повторил Вова, весомо поднял подбородок, и стало ясно, что отель ему вполне нравится, а если кто-то против, то лучше бы ему и не родиться.

Том поднял голову, посмотрел на роскошный, утопающий в ярко-красных каннах, фасад гостиницы и подумал, что для полноценного человеческого общения вполне достаточно и одного слова «нна».

Поздоровавшись, Вова гордо распахнул рубаху и показал свой голый торс. Его широкая грудь и выдающийся живот были сплошь покрыты рубцами и шрамами. Наискось, от правого соска к левому нижнему ребру шел ряд неподдающихся загару круглых розовых отметин.

– Афган, нна, – Вова ткнул пальцем в шрам на груди, потом повел рукой вниз.

– Ростов, нна. Москва, нна. Африка, нна.

Наконец, проведя рукой по ровной череде отметин, нежно сказал.

– Курган, нна.

– Ничего себе, сколько дырок. Как же тебя не убили? – Том со всех сторон рассматривал Вову, как музейный экспонат.

– Меня, нна? – Вова удивленно поднял место, где когда-то были брови, показал неприличный жест, и Том понял, что Вова вечен.

– Медовый месяц, нна. – Вова опять ткнул пальцем наверх – Жена, нна. Красавица.

– Так чего ж ты тут?

– Я импотент, – спокойно и ровно сказал Вова, как будто бы речь шла о герпесе.

Валик открыл рот, и забыл его закрыть. Он смотрел на Вову во все глаза, то хватая рукой воздух, то щелкая зубами, явно пытаясь что-то сказать. На миг Тому показалось, что Валика парализовало.

– Я не видел в жизни человека сильнее себя, – наконец выдохнул он. – Теперь вижу. Как же это здорово, Вова, что ты родился!

– Нна, б, – согласился Вова.

– Как же здорово! Есть ты, есть он и я, есть этот мир. Как здорово, что мы тут встретились! И я хочу поделиться с тобой тем, что имею. Той радостью, которую испытываю. Каждый миг, который пробегает во времени, – он проходит не просто так. Он создан для нас, и мы можем прожить его, наполнив смыслом. Это и есть философия момента. Каждый из нас обладает невероятной силой, нужно только открыть в себе ее источник.

Вова наморщил лоб. Ему было непонятно.

– Посмотри на это солнце, – продолжал Валик.

– Эта? – Вова ткнул пальцем в наливающийся жаром алый шар, и Тому показалось, что солнце на миг задумалось, стоит ли вообще подниматься этим утром, или лучше переждать.

– Это все – наше! – продолжал Валик. – Оно создано для нас! Мир просыпается только потому, что все любят друг друга.

– Нна, – неопределенно сказал Вова.

Валик сбился, кашлянул. Он говорил явно не на том языке.

Вова моргнул, доверчиво и прямо посмотрел на Валика своими детскими глазами.

– Фи-лософия, нна! – неожиданно подсказал он.

– Да! Да! Философия! Точно! Вот оно! Да! – Валик наконец оседлал волну. – Вова, а ты когда-нибудь дарил своей невесте цветы?

– А н-на?

– Ну как зачем? Просто потому что – любовь!

– Н-на? – с сомнением повторил Вова.

– Цветы – это проявление любви.

Вова удивленно выпустил воздух из легких.

– Пацаны не поймут, нна.

– Пацаны поймут, – вкрадчиво сказал Валик. – Только ты и она. Твоя любимая невеста. Твоя жена. Подари ей букет цветов. Она будет рада, а ты будешь рад от того, что рада она.

Том стремглав бросился на клумбу у лестницы, где росли высокие красные канны. Цветы оказались жесткими, вырывались с корнем, и нижние части стеблей ему пришлось отгрызать зубами. Вскоре в его руках образовался немалых размеров букет.

– Это тебе, Вова, – отплевываясь, сказал Том. – Пойди, отнеси ей. Не поломай только.

– Нна они ей? – с сомнением проговорил Вова. Медленно, как в трансе, зажал букет в своих огромных кулаках, стал ногой на ступеньку, в нерешительности остановился. – Так она спит.

– Пусть спит. Не буди. Просто положи букет рядом с ней. А потом, когда проснется, – скажи ей, что это букет для нее, потому что ты ее любишь.

– Пацаны, я ннне… Нна? Не, нна? Нна она… – замычал Вова, с застывшей улыбкой изумленно глядя то на непонятные цветы, то на этих странных людей. Огромный, как бык, он вдруг оробел, как школьник перед первым экзаменом. Всех троих вдруг охватила необычайная, по-детски беспричинная радость.

– Давай! – Валик хлопнул его по плечу.

– Н-нну. – Вова наконец решился. Медленно повернувшись, он вытянул перед собой обе руки с зажатым в них букетом и осторожно двинулся вверх по лестнице, будто по минному полю где-то в далеком Афганистане. Его не было минут пять. Когда он вернулся, то вернулся явно не весь. Это был другой Вова. По-прежнему грозный, но ошарашенно счастливый.

– Фило-софия! – Он сел на ступеньку, крепко обнял руками свою битую-перебитую голову, поглядел на курящуюся розовыми облаками Медведь-гору, прислушался. Внутри него явно что-то происходило. Что-то таинственное, непонятное щелкало в его душе, чему он не находил ни слов, ни объяснений. Наконец, он поднял голову.

– Нна, пацаны. Нна сейчас со мной что-то сделали, – проговорил он, глупо и страшно улыбаясь. – Я, нна, не понимаю, что это, но, б… буду, что-то только что со мной, нна. Такого никогда, нна, и вот. Фило-софия, нна!

– Ты не разбудил ее?

– Ннне. Рядом положил, и ушел. Но, нна, что вы со мной сделали, пацаны? Я не пойму что, пацаны… Я, нна, с пацанами в таких терках бывал, но такого не было, б… буду. Но это, нна, это, нна…

Он вдруг встал во весь свой рост, – простой, как танк, незамысловатый, переполненный восторженной силой.

– А-аа! – заревел он. – Да я! Чего хотите? Все будет!

– Немного вина не помешало бы, – тут же сказал Валик.

– Магазины еще… – вставил Том.

– На базар, – Вова мотнул бычьей шеей, и они направились вверх, по выдраенным до блеска каменным гурзуфским ступеням.

На базаре Вова купил им две двухлитровки домашнего вина и четыре пачки сигарет. Вернувшись назад, они сели на набережной и, глядя на море, молчали.

– Я нна, – Вова кивнул на лестницу и попрощался.

– Пока! Все люди братья, Вова!

– Братва, нна. Философия!

Вова ушел.

– Как же хорошо! – сказал Том.

– Ты тоже это чувствуешь? Вот он, еще один луч