Даже этот экстраординарный жест не удовлетворил Теллера, возомнившего, что Оппи «превратился в политика». Коллеги Оппенгеймера не понимали, почему он нянчился с Теллером. Пайерлс считал Теллера «немного сумасбродным, он мог долго цепляться за какую-нибудь идею, а в итоге она оказывалась чепухой». Оппенгеймер не тратил время на дураков, однако Теллер отнюдь им не был. Оппи терпел его, потому что Теллер мог принести проекту пользу. Позднее тем же летом, устраивая прием по случаю визита специального представителя Черчилля лорда Черуэлла (Фредерика А. Линдемана), Оппенгеймер заметил, что забыл включить Рудольфа Пайерлса в список приглашенных. На следующий день он извинился перед Пайерлсом и пошутил: «Могло быть и хуже, если бы я забыл о Теллере».

* * *

В декабре 1944 года Оппенгеймер настоял на еще одном посещении Раби лаборатории в Лос-Аламосе. «Дорогой Рэб, — писал он, — мы уже давно ждем, когда ты приедешь. Кризисы происходят с таким постоянством, что лучшего или худшего момента для приезда на наш взгляд не существует». Накануне Раби получил Нобелевскую премию по физике за изобретение «резонансного метода детектирования магнитных свойств атомных ядер». Оппи поздравил друга: «Хорошо, когда премию дают человеку, который вышел из подросткового возраста, а не только что вошел в него».

Несмотря на загруженность административной работой, Оппенгеймер находил время для личных писем. Весной 1944 года он написал письмо семье беженцев из Германии, которой помог выбраться из Европы. Роберт их совершенно не знал, тем не менее в 1940 году дал семейству Мейер — матери и четырем дочерям — денег на оплату переезда в США. Прошло четыре года, и Мейеры вернули сумму, с гордостью объявив о получении американского гражданства. В ответе Роберт написал, что понимает их «гордость», и поблагодарил за деньги: «Надеюсь, что вам не пришлось терпеть много лишений…» Он предложить отправить деньги назад, если они еще нужны Мейерам. (Много лет спустя одна из дочерей написала ему благодарное письмо: «В 1940 году вы всех нас переправили сюда, и наша жизнь была спасена».) Для Оппенгеймера спасение семьи Мейеров от нацистской чумы было важным по многим причинам. Во-первых, это был первый шаг в продолжении борьбы с нацизмом неполитическими средствами, и он принес ему удовлетворение. Во-вторых, являясь лишь малым проявлением щедрости, поступок своевременно и доходчиво напоминал об изначальной причине, по которой развернулась гонка за создание чудовищного оружия.

И гонка эта была нешуточной. Неугомонность — часть характера Оппи. Так думал Фримен Дайсон, молодой физик, познакомившийся с Оппенгеймером и полюбивший его уже после войны. Однако Фримен видел в ней и прискорбный недостаток: «Неугомонность толкала его к превосходным свершениям, к успеху миссии в Лос-Аламосе, не давая передышки на отдых и рефлексии».

«Сомнения возникли лишь у одного человека, — писал Дайсон, — Джозефа Ротблата из Ливерпуля…» Польский физик Ротблат, когда началась война, застрял в Англии. Джеймс Чедвик привлек его к английскому проекту бомбы, и в начале 1944 года ученый оказался в Лос-Аламосе. Однажды вечером в марте 1944 года Ротблат испытал «неприятный шок». К Чедвикам пришел на ужин генерал Гровс и в ходе непринужденной застольной беседы обронил: «Вы, разумеется, понимаете, что главная цель нашего проекта — ослабить русских». Ротблат был шокирован. Он не питал иллюзий в отношении Сталина — в конце концов, советский диктатор вторгся в его родную Польшу. Но шла война, и тысячи русских солдат каждый день гибли на фронте. Ротблат почувствовал себя предателем. «До тех пор я думал, что наша задача состояла в том, чтобы не допустить победы нацистов, — потом писал он, — и тут мне говорят, что оружие, которое мы создавали, направлено против тех самых людей, что жертвовали своей жизнью ради этой цели». К концу 1944 года, после высадки десанта союзников в Нормандии, стало ясно, что война в Европе скоро закончится. Ротблат не видел смысла продолжать работу над проектом оружия, потерявшего свое значение для победы над Германией[22]. Попрощавшись с Оппенгеймером на специально устроенном для этого приеме, он покинул Лос-Аламос 8 декабря 1944 года.

Осенью 1944 года Советы получили первое из многих разведывательных донесений непосредственно из Лос-Аламоса. Шпионами, не замеченными армейской контрразведкой, были Клаус Фукс, немецкий физик с английским гражданством, и Тед Холл, не по годам развитый девятнадцатилетний выпускник гарвардского факультета физики. Холл прибыл в Лос-Аламос в конце января 1944 года, а Фукс — с группой английских ученых Рудольфа Пайерлса.

Фукс родился в 1911 году в семье немецких квакеров. Во время учебы в Лейпцигском университете он вступил в 1931 году в Социал-демократическую партию Германии. В этом же году его мать покончила жизнь самоубийством. В 1932 году встревоженный растущим политическим влиянием нацистов Фукс покинул социал-демократов и вступил в Коммунистическую партию, более активно выступавшую против Гитлера. За несколько лет его семья потеряла от рук нацистского режима нескольких своих членов. Брат бежал в Швейцарию, оставив в Германии жену и сына, которые потом умерли в концлагере. Отца посадили в тюрьму за «антигосударственную агитацию», а в 1936 году сестра Элизабет наложила на себя руки после того, как ее мужа арестовали и заточили в концлагерь. У Фукса имелись все основания ненавидеть нацистов.

В 1937 году, защитив докторскую диссертацию по физике в Бристоле, Фукс получил стипендию постдока для работы под началом бывшего учителя Оппенгеймера профессора Макса Борна, который в то время преподавал в Эдинбурге. После начала войны Фукса интернировали в Канаде, однако Борн добился его освобождения как «одного из двух или трех наиболее одаренных физиков молодого поколения». Его и несколько тысяч других немецких беженцев от нацизма выпустили на свободу в конце 1940 года. Фукс получил разрешение вернуться к работе в Англии. Хотя британское министерство внутренних дел знало о коммунистическом прошлом Фукса, весной 1941 года он уже работал с Пайерлсом и другими английскими учеными над сверхсекретным проектом «Трубные сплавы». В июне 1942 года Фукс получил гражданство Великобритании. К этому времени он уже начал передавать сведения об английском проекте бомбы Советскому Союзу.

Когда Фукс прибыл в Лос-Аламос, ни Оппенгеймер, ни кто-то еще не подозревали в нем советского шпиона. После ареста Фукса в 1950 году Оппи сообщил ФБР, что считал его христианским демократом, но никак не «политическим фанатиком». Бете хвалил Фукса как одного из лучших сотрудников своего отдела. «Если он был шпионом, — говорил Бете, — то прекрасно играл свою роль. Работал день и ночь. Он был холостяком, и других занятий у него не