начальство пресекало лишнюю болтовню среди подчиненных. «Вас, как вы говорите, беспокоит, — писал ему Оппенгеймер, — что ваше положение в лаборатории может потребовать вашего участия в пространных дискуссиях для того, чтобы прийти к общему мнению, от которого зависит успех работы. Никакие мои письменные распоряжения не в состоянии отменить эту необходимость». Ученые должны пользоваться свободой дебатов, и Оппенгеймер вмешивался в них лишь для того, чтобы прийти к коллегиальному консенсусу. «Я не предлагаю устраивать лабораторию таким образом, — сообщил он Парсонсу. — Таким образом она устроена уже сейчас».

В разгар кризиса, связанного с выбором конструкции плутониевой бомбы, в Лос-Аламос с очередным визитом приехал Исидор Раби. Он запомнил угрюмую атмосферу на заседании ведущих ученых и дебаты о срочной необходимости найти способ, который заставил бы плутониевую бомбу работать. Вскоре разговор перекинулся на противника. «Кто эти немецкие ученые? Мы всех их знали в лицо», — вспоминал Раби.

«Чем они были заняты? Мы перебрали все до мелочей, возвращаясь к истокам наших разработок и пытаясь найти, в чем немцы могли оказаться умнее, где вынести более здравое суждение, как могли избежать той или иной ошибки. <…> Мы, наконец, пришли к выводу, что они могли догнать и даже перегнать нас. И здорово приуныли. Откуда мы могли знать, чего добился противник? Нельзя было терять ни дня, ни недели. А потеря месяца вообще могла обернуться катастрофой». В середине 1944 года Филип Моррисон подытожил общее настроение: «Войну мы могли проиграть уже потому, что не справились с работой».

Несмотря на реорганизацию, группа Кистяковского к концу 1944 года так и не смогла изготовить кумулятивные заряды (так называемые линзы), которые с абсолютной точностью одновременно сжали бы неплотный шар из плутония размером с грейпфрут в меньший шар размером с мяч для гольфа. Без таких линз изготовить имплозивную бомбу не представлялось возможным. В январе 1945 года вопрос горячо обсуждался Парсонсом и Кистяковским в присутствии Гровса и Оппенгеймера. Кистяковский настаивал, что без линз взрыва не получится, и обещал, что он с коллегами вскоре их изготовит. Поддержав его, Оппенгеймер принял важное решение, которое привело к успеху проекта. За несколько месяцев Кистяковский и его группа усовершенствовали схему имплозии. В мае 1945 года Оппенгеймер больше не сомневался, что плутониевая «штучка» сработает.

Для создания бомбы требовалась не столько теоретическая физика, сколько инженерное искусство. Оппенгеймер с такой же ловкостью направлял ученых на преодоление инженерно-технических препятствий, с какой подводил своих учеников в Беркли к новым открытиям. «Лос-Аламос, возможно, справился бы и без него, — потом сказал Бете, — но с намного большими потугами, меньшим энтузиазмом и не так быстро. Работа в лаборатории оставила неизгладимый след в душе всех ее участников. Во время войны существовали и другие очень успешные лаборатории. <…> Однако я ни в одном из коллективов не наблюдал такой сплоченности, такой ностальгии по проведенным в лаборатории дням, такого сильного ощущения, что этот период был лучшим в их жизни. Этой особенностью Лос-Аламос в основном обязан Оппенгеймеру. Он был лидером».

* * *

В феврале 1944 года в Лос-Аламос прибыла группа английских ученых во главе с физиком немецкого происхождения Рудольфом Пайерлсом. Оппенгеймер познакомился с этим блестящим и в то же время скромным ученым в 1929 году, когда они оба учились под началом Вольфганга Паули. Пайерлс эмигрировал из Германии в Англию в начале 1930-х годов и в 1940 году вместе с Отто Р. Фришем опубликовал знаменитую статью «О конструкции супербомбы», убедившую физиков Англии и США в реальности создания ядерного оружия. После этого Пайерлс несколько лет работал в «Трубных сплавах», английской версии проекта создания атомной бомбы. Премьер-министр Черчилль дважды командировал Пайерлса в Америку, чтобы подтолкнуть проектные работы, — в 1942 году и сентябре 1943 года. Пайерлс побывал у Оппенгеймера в Беркли и был «восхищен его познаниями. <…> Он был первым, кого я встретил во время поездки, кто бы задумывался о роли этого оружия и влиянии физики на будущие события».

Первый визит Пайерлса в Лос-Аламос продлился всего два с половиной дня. Тем не менее Оппенгеймер доложил Гровсу, что английская группа могла бы внести существенный вклад в изучение гидродинамических процессов имплозии. Через месяц Пайерлс вернулся в Лос-Аламос и остался там до окончания войны. Ему импонировала способность Оппенгеймера быстро и четко понять любого собеседника, но еще больше нравилось то, как «он умел отстаивать свои позиции перед генералом Гровсом».

Пока Пайерлс со своей группой весной 1944 года обживался в Лос-Аламосе, Оппенгеймер решил отдать ему должность, формально занимаемую Эдвардом Теллером. Живой как ртуть венгр был обязан работать над сложными уравнениями, необходимыми для изучения процесса имплозии, но выполнял работу спустя рукава. Одержимый теоретическими задачами разработки термоядерной «супербомбы», Теллер потерял всякий интерес к обычной атомной бомбе. После того как Оппенгеймер в июне 1943 года решил на время войны положить проект супербомбы в долгий ящик, Теллер начал все больше проявлять норов. Он как будто не понимал важности работы на победу. Всегда словоохотливый Теллер непрерывно болтал о водородной бомбе. К тому же не мог скрыть своей неприязни к своему непосредственному начальнику Бете. «Я был недоволен им как начальником», — вспоминал Теллер. Откровенно говоря, недовольство это было вызвано критикой Бете. Каждое утро Теллер являлся с новой «блестящей» идеей конструкции водородной бомбы. На следующий день Бете приводил доказательство нелепости затеи. После очередного тягостного разговора с Теллером Оппи заметил Чарльзу Кричфилду: «Спаси нас Бог от врагов снаружи и венгров внутри дома».

Понятно, что поведение Теллера все больше раздражало Оппенгеймера. В один из весенних дней Теллер демонстративно покинул совещание руководителей групп и отказался выполнять расчеты, в которых Бете нуждался для проекта имплозивной бомбы. Разгневанный Бете пожаловался Оппи. «Эдвард фактически объявил забастовку», — вспоминал Бете. Когда Оппенгеймер вызвал Теллера на разговор, тот попросил освободить его от всех обязанностей, связанных с атомной бомбой. Оппенгеймер удовлетворил его просьбу и написал генералу Гровсу, что желал бы заменить Теллера Пайерлсом: «Эти расчеты изначально находились в ведении Теллера, который, по моему мнению и мнению Бете, негоден для такой задачи. Бете нужен человек, который бы работал под его началом над программой имплозии».

Уязвленный Теллер передал, что подумывает вообще покинуть Лос-Аламос. Никто бы не удивился, если бы Оппенгеймер не стал его останавливать. Все считали Теллера «примадонной». Боб Сербер называл его «несчастьем для любой организации». Однако вместо того, чтобы уволить его, Оппенгеймер позволил Теллеру исследовать возможность создания термоядерной бомбы. Он даже решил уделять раз в неделю час