Шрифт:
Закладка:
«12/25 мая 1966 года померла прекрасный человек, чуткий и отзывчивый товарищ, замечательный работник на медицинском поле Варвара Георгиевна Лаврова. Таковых есть Царствие Божие. Прах Её покоится на кладбище села Верхне-Никульского под большим кустом сирени».
«8/21 марта 1968 года в четверг умер прекрасный человек, истинный христианин, неутомимый труженик и усердный почитатель храма Божия, гражданин деревни Золотково Некоузского района Ярославской области Кожин Алексей Иваныч. Похоронен на кладбище села Кузьма Дамиан, чин погребения совершался в Крестопоклонное воскресенье в храме села Верхне-Никульское. Царство Ему небесное. Помяни Его, Господи. Это был цвет Церкви и столп Православия».
Среди вековых лесов и заливных лугов бывшей мологской земли затопленная Молога то и дело напоминает о себе — то именами последних монахинь Мологского Афанасьевского монастыря, то сверкающими, словно солнечный луч, воспоминаниями детства. Когда-то отвозившая Павёлку Груздева в военкомат на запряженном лучшем жеребце Бархатном монахиня Манефа пришла пешком к о. Павлу ранней весной 1962 года.
«Я видела, как она шла, — вспоминает соседка Настя. — Высокая, жакетка подпоясана ремнем, на голове шаль».
«Шали́нка», — говорил отец Павел. Конечно, он помнил, как восседала Манефа на козлах в подряснике, белом апостольнике и перчатках, и сейчас она сохранила ещё былое величие, но ей пошел уж восьмой десяток.
«Манефа умерла 1/14 апреля в субботу Похвалы Богородицы полдевятого вечера в больнице села Марьино,» — записано в дневнике отца Павла.
На могиле Манефы установлен крест с надписью: «Волкова Манефа Аполлоновна. 1888 — 14 / ІV 1962 г.»
Позднее к Манефе он подхоронил и блаженную Енюшку, и сам думал упокоиться рядом с ними. Сейчас в этой намоленной могильной оградке под двумя красивыми лиственницами лежит в формочке и земля с могилы отца Павла…
«Смотришь, опять ведро соли попер к Манефе и Евгении, чтобы трава не росла, — вспоминают соседи. — У отца Павла здесь всегда были молебствия — столы собирал, людей угощал. Панихиды отслужит, угольки соберет и оставит в формочке».
«Инокиня Мологского Афанасьевского монастыря Мария Брызгалова умерла 3-го января н/ст. 1966 года в 11 ч. 52 мин. в г. Рыбинске, — сделана еще одна запись в батюшкином дневнике. — В монастыре была пчеловодом и чеботарем».
«Матушка игумения, медку-то благословите!» — приходят издалека — со дна Рыбинского моря — детские воспоминания.
«Я о тебе, дитя моё, помолюсь…»
Затопленный Китеж-град, великое переселение на плотах по Волге, тюрьма, лагеря и ссылки — столько пережил отец Павел, что приобрел истинную мудрость во Христе, потому и юродствовал, и озорничал, даже на той таинственной черте, где жизнь граничит со смертью.
Хоронил одного сельчанина, шебутного деда, крепкого работягу — хороший был мужик, но в Бога не верил, — поставил на могиле старинный кованый крест с распятием Спасителя, а на кресте повесил фанерку с надписью: «Во блаженном успении вечный покой безбожнику Алексею Братухину». Так ведь и впрямь — веришь ты в Бога или нет — а живешь и умираешь под святым кровом Его.
В другой раз, наоборот, сильно проучил о. Павел одну женщину за пренебрежение к церкви. Умер у нее муж. «А она вместо того, чтобы в церкву ходить на всенощную, в клуб пошла», — вспоминают прихожане. «Ох, проучу я Марфу!» — решил отец Павел. Сделал чучело — копия её муж, поставил у неё в огороде. Марфа в сумерках идет из клуба, как заорет:
— Ой, Иван с кладбища пришел!
Народ из клуба вывалил:
— Что Марфа орет?
Посмотрели — видят чучело. Кто-то сказал: — Это только отец Павел может так подшутить.
На другой день Марфа приходит к батюшке:
— Отец Павел, как ты меня напугал!
— Что такое? Я тебя не пугал.
— А кто чучело сделал?
— Это твой муж за тобой с кладбища приходил. Ты в церкву на всенощную не ходишь, а в клуб идешь!
Стала после этого Марфа в церковь ходить.
Какие бы поступки ни совершал отец Павел, в них всегда присутствовал дар художника — то непостижимое «свыше», что со временем становится классикой. Должно быть, этот дар «свыше» и привлекал в церковную сторожку о. Павла людей, чьи имена уже навсегда вошли в историю отечественной науки и культуры.
Глава XIV. «И был, к несчастью моему, я взыскан муз любовью…»
«Только полное понимание трагизма жизни с начала до конца и собственный опыт глубокого и нескончающегося страдания имеют право сознательно принять жизнь такой, какова она есть, и считать её в конечном итоге прекрасной. Но это мне кажется возможно только при убеждении в существовании абсолютного начала… Постигнуть его природу невозможно. Но мне довольно убеждения, что оно существует и дает о себе знать, с такой силой манифестируясь во всякой красоте и во всяком добре…»
Так писал незадолго до смерти друг и солагерник о. Павла, известный биолог, поэт и философ Борис Сергеевич Кузин. Лагерная судьба соединила их ещё в военные годы, вместе они были в ссылке в Казахстане. Борис Сергеевич освободился на год раньше о. Павла — в 1953-м. Сразу после освобождения в июне этого же года его пригласил на биостанцию в Борок Иван Дмитриевич Папанин, а вскоре назначил своим заместителем по научной части.
Дважды Герой Советского Союза, кавалер восьми орденов Ленина, увенчанный славой и властью, контр-адмирал Папанин не сомневаясь взял себе в помощники
