Шрифт:
Закладка:
Как нетороплива цветистая старинная речь, и впрямь словно златом-серебром пересыпанная, повествующая о Соловецком богомолье рабы Божией Дарьюшки! Встретил «худую богомолку» сам «набольший батюшка архимандрит Иларьюшка», стал в своей келье чаем поить из самовара — «курганчика»:
Ну, красное солнышко, мы к обедне сходим, за тебя помолимся, а ты оставайся у меня в келье, пей, ешь и Богу молись.«Стала богомолоцка из курганчика цедить — вода потекла. Богомолоцка испугалась, завернуть-то не умеет, а вода-то течет да течет. Не знает, за что хватиться: подставила с сахаром сахарницу — сахар весь подмочила. Из сахарницы-то воду в трубу вылила, дым — mo пошел во все углы. А курганчик не унимает: вода течет да течет, и со стола-то гудит, и на половицах-то журчит…»
Чем не блаженная Енюшка? Дивное дело: в древней ярославской глубинке, еще хранящей память о битве с татарами ростовского князя Василька и о «шести ханах» — шести русских богатырях, замученных за православную веру, в честь которых и названо было село Шестихино — словно смыкается разорванная связь времен и хранится в нетленной чистоте сокровище старинного православия, несмотря на все репрессии и гонения…
И сама жизнь отца Павла словно переплетается с притчей — не поймешь, где кончается реальность и начинается преданье.
И за трапезой высокопоставленного митрополита Никодима, и на Смоленском кладбище, у часовни Ксении Петербургской, и в церковной своей сторожке рядом с блаженной Енюшкой отец Павел всегда остается самим собой — простым и непостижимо мудрым старцем из затопленного Китеж-града.
Конечно, влияние советского времени настигает его и здесь — то и дело кто-нибудь из своих же церковных или сельских, пишет донос на о. Павла архиерею: такой-де у нас священник — пьет, матерится и паче того, еретик-католик!
«Вызывает меня владыка, — вспоминал отец Павел один из таких случаев доноса. — Прихожу в епархию, владыке в ноги поклонился.
— Ругаешься матом? — спрашивает.
— Ваше преосвященство, преосвященнейший владыка, я ведь каторжанин, одиннадцать лет в лагерях.
— Пьешь? Сколько? Одну стопку, две?
— А сколько нальют. Принесут покойника хоронить на кладбище — как на поминках не выпить, когда угощают!
— Католик? Еретик? — допрашивает владыка. Тут я трижды перекрестился — вот так! — показал отец Павел, как испокон веку крестятся на Руси, — и говорю:
— Слава Богу, православный! Отец православный, мать православная, дед православный и я! Бог был, есть и будет!
— Иди, — говорит владыка. — Будешь на поминках угощаться, за меня стопку выпей.
Этим архиереем, попросившем о. Павла и за него «стопку выпить», был Преосвященнейший владыка Никодим, архиепископ Ярославский и Ростовский.
А покойника принесут — в церковь не заносят: партийный. Сразу на кладбище.
— Отец Павел, отпеть бы!
— Пойдешь отпевать, — говорит батюшка, — стопку нальют. Как отказаться? А где стопка, там и две. А закусить нечем. Выпьешь, бородой утрешься — и всё.
За многолетнее свое служение в Троицком храме стольких сельчан похоронил и отпел отец Павел!
«Мы как-то сидели с ним, посчитали, — вспоминал сосед о. Павла, — пока он служил в Верхне-Никульском, похоронил и отпел в церкви 120 жителей села. Прямо по домам всех перечисляли, кто умер».
Конечно,
