— Убрать! А то сдохнет от страха. Александра Антоновича отливали водой и снова били, но он не подтвердил ни одного слова предателя. Уже Плискун выглядел мокрой курицей, и казаки устало по-дымали шланги... Допрос длился двенадцать часов. Под вечер полуживого, окровавленного и в наручниках Шведова отвезли в карцер. Бросили на цементный пол. До полуночи он не мог прийти в себя.

К вечеру вся тюрьма знала, в каком состоянии доставили с допроса Шведова. Среди арестованных коммунистов находился старик Родион Мозговой, знавший Александра Антоновича с тридцать шестого года. Он несколько раз прошел мимо камеры.

На внутреннем посту стоял полицейский Стругалин. Начальник караула предупредил его:

— В школе много партизан. А нынче попался главарь. Учти! С карцера глаз не спускай.

В полночь заключенный постучал в дверь и попросил воды. Стругалин принес. Шведов, преодолевая боль, встал на ноги. Обеими руками схватился за дверь. Полицейский напоил его и спросил полушепотом:

— Вы в самом деле командир партизан? Арестованный ничего не ответил.

«Коль его так бьют и охраняют, значит, правду сказал начальник,— подумал Стругалин.— Если я помогу ему, то и он меня выручит, когда красные придут».

Мимо прошел пожилой мужчина. «Может быть к нему? Отойду-ка я». И полицейский спустился вниз. Мозговой бросился к «волчку».

— Саша,— позвал он.— Это я — Родион. Александр Антонович застонал, приподнялся на локте. Через силу проговорил:

— Достань бумагу и карандаш... Передай всем коммунистам: Новиков предатель... Новиков предатель...— Он затих, силы покинули его.

Утром Шведова увезли на допрос.

В этот раз очной ставки с Новиковым не было. Майснера все же брало сомнение — действительно ли схваченный Гавриленко есть Шведов? Показания одного труса еще не доказательство. Выпустил его в город в на-дежде, что он встретит знакомых подпольщиков и скажет о них. А те, увидев Новикова, поймут, что слух об аресте ложный, и не станут скрываться.

Во время перерыва Александра Антоновича оставили в комнате с Потёминым. Переводчик долго молчал, поглядывая на арестованного, ходил от двери к столу. Шведов наблюдал за ним — у того был такой вид, будто он никак не может решиться на разговор. Наконец подошел к арестованному, участливо спросил:

— За что они так?

— А вы у них и узнайте. Один хлеб едите,— ответил подпольщик.

— Поперек горла стоит.

— Что же вас держит здесь?

— Надежда кому-нибудь помочь... Я сам из Куйбышева. Меня так и зовут здесь: Александр из Куйбышева. Попал в плен, узнали, что владею немецким. Вот и привлекли. Иногда удается облегчить судьбу схваченным,— полушепотом доверительно говорил Потёмин, поглядывая на дверь.

Александр Антонович почувствовал фальшь в словах переводчика. Вспомнил, с каким рвением тот обыскивал его в день ареста, и не поверил ни одному слову.

— Чепуха,— сказал он резко.

— Напрасно сомневаетесь. Я ведь вижу, вы не тот, за кого они вас принимают.

— Вот и скажите об этом своему начальству.

— Нет, нужно, чтобы кто-то из ваших близких побеспокоился. Может, они не знают, что вы здесь? Я бы передал...

Шведов ничего не ответил, он повернулся к окну и молчал до прихода следователя...

Десятого мая жена Оленчука передала Марии Анатольевне записку с сообщением об аресте командира. На следующий день из 11-й школы привезли в тюрьму и бросили в камеру, где сидела Мария Анатольевна, двух жительниц Иловайска. Ночью одна из них рассказывала:

— Я была с политическим через стенку... Его вчера привезли почти мертвым И до этого сильно били. С ним удалось кое-кому заговорить. Он предупредил: в общей камере есть предатель Новиков. Очень просил изничтожить изверга.

Мария Анатольевна заплакала, старуха подсела к ней, прислонила ее голову к себе и стала утешать:

— Ну чего ты, голубушка, убиваешься. Скольких они уже изничтожили, а люди все подымаются и подымаются. Сказывали: бьют наши супостатов, бежит Гитлер. Не мы, так дети наши свободными будут.

Через два дня записка Марии Анатольевны о предательстве Новикова попала к подпольщикам.

Андрей Власов узнал об аресте Шведова от Яковлева, он дал задание Дьяковой и Татько посетить все тюрьмы, может, удастся напасть на след командира. Они побывали в СД, на Третьей линии, на Первой и, наконец, попали в 11-ю школу. Разговорились с одной женщиной, и та сказала о человеке в белом окровавленном костюме. Его возят в город и из города с мешком на голове. Дьякова и Татько подошли к дежурному.

— Я разыскиваю брата,— обратилась к нему Валентина Дмитриевна.— В белом костюме, невысокого роста, волосы черные. Гавриленко фамилия. Приехал погостить...

— Никакой он не Гавриленко.— Прервал дежурный.— Он партизанский командир Шведов.

— Да вы что? — воскликнула Татько и замахала руками.— Он в городе первый раз, из Ростова он.

— А ну, уходите отсюда! — закричал дежурный.— Чтобы духу вашего здесь не было.

...Очередной допрос Шведова ничего не дал. Майснер поручил вести дело следователю Бруно Брандту, торговцу из Гамбурга, немцу тридцати трех лет. Среди сотрудников ГФП он слыл оригиналом: своих любовниц привозил к шурфу шахты № 4-4-бис на Калиновке, показывал, как сбрасывают в ствол людей, и тут же пристреливал.

Брандт отдал распоряжение схватить названных Новиковым подпольщиков. Спросил у него, где они в последнее время собирались. Тот назвал домик Полины Черновой на Павловском поселке. В восемь утра посадили Новикова в «оппель» и поехали по указанному адресу. Остановились невдалеке от домика, предателя оставили в машине вместе с шофером.

Сотрудники ГФП, среди которых был Потёмин, никого в домике не застали. Обшарив все углы, взяли с собой фотографии и уехали.

Только машина скрылась за поворотом, как к домику подошли Дьякова и Покусай, их остановили соседи Черновой.

— Прячьтесь скорее,— сказала молодая женщина.— Здесь были гестаповцы. В машине сидел русский. Блондин, в кителе и в очках. Жрал колбасу.

Дьякова попятилась назад, схватила за руку Ивана и с тревогой прошептала:

— Это Новиков... Ты беги по квартирам, а я на Десятую. Там должен быть Сергей. Нужно