то значит ли это, что мы можем поставить этот роман в ряд с его наиболее совершенными произведениями? Конечно, нет, и сам Лесков считал «Некуда» в литературном отношении неудачным произведением. В заметке «О романе „Некуда“» (т. 10, стр. 168–169), написанной в 1871 году, он рассказывает, что цензура ни одной книги не душила с таким остервенением, как этот роман. «Я потерял голову и проклинал час, в который задумал писать это злосчастное произведение… Роман этот носит в себе все знаки спешности и неумелости моей. Я его признаю честнейшим делом моей жизни, но успех его отношу не к искусству моему, а к верности понятия времени и людей „комической эпохи“».

С этим нельзя не согласиться. Почему роман «Некуда» чрезвычайно уступает по литературным достоинствам другим его произведениям, будучи столь же честным и столь же реалистичным, как они? Потому что он написан спешно, а спешка объясняется вовсе не чувством мести, а чувством тревоги за судьбу своей родины, где с неслыханным озорством неистовствовали «вислоухие». Когда Лесков писал другие свои произведения, не было оснований для спешки, и, как правило, получались шедевры, спешка же испортила его антинигилистические романы. А оснований для тревоги было достаточно. Это, прежде всего, то преступное легкомыслие, с которым «вислоухие» готовы были оклеветать или даже погубить людей (и часто лучших людей) своего же лагеря, на которого падало подозрение или злоба одного из «вислоухих». Ему хорошо было известно дело Бенни, в «Административной грации» Лесков впоследствии вывел дело Дитятина; в 1869 году возникло громкое нечаевское дело (убийство студента Иванова), послужившее сюжетом для романа Достоевского «Бесы»; наконец, выше была указана кампания клеветы против В. О. Ковалевского. Некоторые из этих фактов произошли после напечатания романа «Некуда», где таких страшных фактов не описано; тем не менее, заслуга писателя, предвидевшего моральную эволюцию «вислоухих», очевидна. И тем более мы должны ценить его объективность: среди радикальной молодежи он вывел и благороднейшие типы в отличие от Достоевского, который в «Бесах» положительных типов не показал.

Резюмируя, можно сказать, что роман «Некуда» может не фигурировать в лавровом венке Лескова как писателя, но это подлинный подвиг Лескова как гражданина. Некрасову принадлежат известные слова: «Поэтом можешь ты не быть, а гражданином быть обязан». Тревога Лескова как гражданина заставила его отказаться от долгого вынашивания своего произведения, и недостатки романа «Некуда» лишь доказывают, что Лесков из чувства гражданственности пренебрег на время строгими требованиями к себе, как к литератору.

Но если Лесков был прав в своей борьбе с «вислоухими», то где провести границу между ними и подлинно прогрессивными представителями радикальной интеллигенции? Значит, Писарев тоже «вислоухий»? Ведь он поддерживал Зайцева не только против Лескова, но и по ряду других вопросов. Например, он поддержал Зайцева в его антиэстетических высказываниях в статье «Лирика Пушкина». Писарев считает (Сочинения, 1956, т. III, стр. 367), что из двух положений школы Белинского, искусство не должно быть целью самому себе и жизнь выше искусства, – «выводятся совершенно логично и неизбежно все самые блистательные сальто-мортале моего уважаемого сотрудника г. Зайцева, на которого смотрят до сих пор с таким непритворным ужасом и с таким комическим недоумением все солидные тихоходы нашей периодической литературы». Но это еще полбеды. Отнюдь не к чести нашего блистательного критика Писарева служит то, что он поддержал и расистские высказывания Зайцева. В статье «Посмотрим» он доказывал, что Зайцев и не думает защищать работорговлю неграми (Писарев, т. III, стр. 443). Зайцев «только» доказывает, что когда белые и негры живут в одной стране, тогда низшей расе, то есть черной, предстоит неизбежно или вымирание или порабощение. Писарев с сочувствием приводит цитаты из Зайцева, одна из них приведена мной выше: «несомненно и признано всеми…» и т. д., а другая не менее ярка: «Сентиментальные враги невольничества умеют только цитировать тексты и петь псалмы, но не могут указать ни одного факта, который бы показал, что образование и свобода могут превратить в умственном отношении негра в белого». И дальше (стр. 444) Писарев пишет, что Зайцев просто «прилагает закон Дарвина также и к человеческим расам» и что все известные исторические факты говорят самым красноречивым образом в пользу мнения г. Зайцева. «Белая раса везде и всегда играла роль желтого таракана и пасюка: португальцы истребили гуанхов, жителей Канарских островов; испанцы истребили краснокожих обитателей Вест-Индии; англичане истребили или поработили индусов, австралийцев, новозеландцев и северо-американских индейцев; русские истребили алеутов и многое множество разных сибирских инородцев. Всякий желающий может проливать потоки слез над могилами этих истребленных разновидностей, но называть человека лжереалистом за то, что он спокойно констатирует существующий факт, – значит превращать науку в ребяческое и приторное прославление либеральных симпатий и сентиментальных иллюзий».

Неправда ли – «прогрессивные мысли»? И это писалось в то время (1865 г.), когда разные «реакционные» деятели, вроде американских квакеров или «чувствительной» барыни типа Бичер-Стоу, вели мужественную борьбу за признание негров полноценными людьми и когда в России большинство просвещенных деятелей сочувствовали полному освобождению негров (в том числе и противники Писарева и Зайцева – Салтыков-Щедрин и Антонович). Не следует, впрочем, думать, что Писарев был защитником рабства. В той же статье (стр. 444) читаем: «Но если негры – низшая раса, обреченная на гибель самой природой, то, стало быть, рабство – явление неизбежное, законное и благотворное? Ничуть не бывало. Рабство все-таки остается явлением отвратительным и вредным. Дело в том, что рабство расслабляет ум и уродует характер тех белых людей (курсив Писарева – А. Л.), которые владеют рабами и которые живут в рабовладельческом государстве». Значит, надо бороться с рабством не с точки зрения интересов негров, а только с точки зрения интересов белых людей!? Но как же быть, когда белым приходится заселять малозаселенные пространства, где живут цветные, например, Южная Африка (голландцы и французские гугеноты), Южная Америка, Сибирь (русские)? Так как, по мнению Писарева, при совместной жизни цветные обречены или на исчезновение, или на рабство, то единственным и самым «гуманным» выходом будет сегрегация, т. е. строгое соблюдение раздельного сосуществования и обучения белых и цветных. Современные расисты США или Южно-Африканского Союза, вероятно, очень бы обрадовались, если бы узнали, что «прогрессивный» русский критик шестидесятых годов поддерживает их программу.

Но это еще не все. Мы знаем, что в свое время, в разгар спора Пастера с Пуше и Бастианом[197] о самозарождении Писарев выступил против Пастера, обвиняя великого ученого в реакционности его воззрений и в том, что он содействует укреплению религии.

Конечно, из всех этих ошибок наиболее непростительны были его расистские высказывания. Любопытно, что об этой ошибке стараются не