Шрифт:
Закладка:
Сам Ираклиус, окруженный темзскими экскувиторами, встал лагерем на вершине холма, возвышаясь над нами, и я понял, что дело плохо. Их тяжелая кавалерия прошла через наши юрты и вступила в бой с забадарами. Сади сразила трех могучих всадников стрелами, точно нацеленными в ноги мускулистых коней. Забадары окружили меня, утомленной кавалерии Ираклиуса было трудно сопротивляться бесконечному потоку их стрел.
Но все это лишь оттягивало неизбежное. Победитель будет определен числом, а не тактикой или храбростью. Тем не менее я не терял надежды.
К концу дня Ираклиус привел к лагерю дополнительные силы, высвободившиеся после прорыва наших флангов. Они окружили нас. Я смотрел, как сотни моих солдат вошли в Сир-Дарью, но почти никому не удалось переправиться через бушующий поток, который нес их на скалы ниже по течению. Заходящее солнце бросало на нас мрачные красные отсветы. Казалось, противник тоже устал – на сегодня бой закончился последними ударами стали о сталь.
Сади с графом пришли ко мне в юрту в полном отчаянии, Хайрад – в меньшем.
– Некоторые мои командиры уже сдались крестесцам, – сказал граф. – Другие нашли гибель в реке. К утру наш лагерь может опустеть.
Сади была настроена тверже, хотя промокла до нитки под дождем и ее трясло.
– Мы должны продержаться как можно дольше. Забадары готовы умереть.
Хайрад выглядел невозмутимым, как будто ему было не привыкать к безнадежным ситуациям.
– Моих хазов рубят, но мы выживем. Мы всегда выживаем.
И тогда я понял, что все кончено. Отступив на ночь, Ираклиус лишил нас почетного права умереть. Я поднял над лагерем белый флаг. Может, я спасу хоть сколько-то жизней, усмирив императора и отдав ему на блюдечке свою жизнь.
Вместе с Хайрадом, графом, Сади и несколькими забадарами я верхом поднялся на холм. Экскувиторы забрали у нас оружие; Ираклиус пригласил нас в свой шатер. Он дал нам воды и усадил за большим дубовым столом на деревянные стулья. Один из его лизоблюдов перечислил его титулы и добавил тот, которого я никогда не слышал, – Воскресший. Наконец, нам позволили говорить.
Из уважения к победителю я говорил по-крестески.
– Я побежден, но моя судьба не должна распространяться на моих дочерей и сына. Михей, ваш полководец, убил всех прочих моих детей. Когда я пытался отвести взгляд, он заставлял меня смотреть. Есть ли в вас милосердие? В вашем Архангеле?
Ираклиус чистил кривым ножом яблоко.
– Если бы я был жив и сидел на троне, я никогда не допустил бы такой дикости. Псы иногда далеко убегают с привязи. – Он направил нож на Хайрада. – А ваш пес сотворил много злодеяний на наших берегах.
Хайрад сплюнул на пол.
– Я не чей-то пес! И я…
– Замолчи, Хайрад!
Я бросил на него яростный взгляд.
Ираклиус громко рассмеялся.
– Даже злобный пес слушается своего хозяина. – Он хрустнул яблоком. – Угощайтесь фруктами. Мы набрали много по пути сюда.
Мы все проголодались, но не настолько, чтобы есть фрукты врага. Командиры Ираклиуса, которым, похоже, говорить не разрешалось, угощались яблоками, фигами и абрикосами. Стражи, окружавшие стол, тоже смотрели на фрукты – хватит ли и для них? Может быть, их силы истощились сильнее, чем нам казалось.
– У меня ваша внучка, – продолжил я. – Вы получите ее обратно. Но прошу пообещать, что мои дочери и единственный сын будут в безопасности, пока не восстанут против вас.
– Я много размышлял о том, что делать с вашей семьей. Ваш великий род стоит на коленях лишь по воле Архангела. Не мой гений и не чей-то еще привел к этой победе. Мы смиренны и видим это. Архангел велит нам быть милосердными, когда это возможно, если только милосердие не противоречит справедливости. И поскольку ваши дети мало в чем виноваты, я позволю им остаться наследниками Селуков Сирма. На определенных условиях.
– И что это за условия?
– Мы вернем себе большую часть земли, которую ваш отец, его отец и другие отняли у нас. Я позволю Селукам править Лиситеей – Лискаром, как вы его называете, – и Тагкалаем, но только в качестве моего наместника и за пятьдесят процентов собранных налогов. Если нападут аланийцы, я буду полагаться на ваших детей как на первую линию обороны.
Хайрад наклонился к моему уху и прошептал:
– Дерьмовая сделка.
Я заставил его отстраниться еще одним яростным взглядом.
– У меня нет ни единого возражения, – сказал я, снова переключая внимание на Ираклиуса.
Император улыбнулся, как пьяный улыбается красивой женщине.
– Вы мечтали сражаться до последнего, шах? У меня были такие мечты, когда нас разбил ваш отец. Я хотел подняться и умереть прежде, чем потеряю еще хоть пядь крестеской земли. Но посмотрите на меня теперь. Те, кто выживет и примет эти условия, мудры, и ваш род продолжит существование. И, кто знает, через несколько сотен лет ваше потомство может снова возвыситься.
– Разве это вас не волнует?
– Что меня волнует, шах, вас не касается. Тенью бога ваш потомок не станет. Вы теперь – Тени императора Священной Крестеской империи, в искупление за все злодеяния, совершенные вами и вашими предками.
Разве это достойный удел для Селуков, наследников Темура и Утая? Собирать налоги для этого ублюдка и его потомства?
Сади чихнула. Она сгорбилась в кресле, как будто была слишком слаба, чтобы сидеть прямо. Поражение сокрушило остатки ее духа, и теперь болезнь взяла верх.
– Ваша дочь в испарине, – сказал император. – Пригласить к ней моего целителя?
Хайрад наклонился ко мне и прошептал:
– Их целители понимают в медицине не больше, чем я в вязании крючком. Не позволяйте этого.
Почему этот пират думает, что мне нужен его голос в голове? Да, он больше знает о мире, чем я, но все же это мои решения.
– Поражение уязвило ее душу, – сказал я Ираклиусу, – но она сильнее, чем выглядит.
Император кивнул и махнул ножом в сторону Сади.
– В самом деле, в моем лагере нет солдата, не боявшегося ее стрел. Если бы у вас был еще десяток таких, сдавался бы я.
– Я сдамся завтра, на рассвете. Когда солнце появится на горизонте, можете отправляться в наш лагерь и брать в плен любого, кого пожелаете. Если Архангел позволяет вам быть милостивым, отпустите на волю тех, на кого падет милость. Что касается моей дочери, она с небольшим эскортом поедет в Лискар.
– На все это я согласен. Но у меня
