Но шахам приходилось брать на себя командование и в худших обстоятельствах. Все это – результат моих неправильных действий: ничто не изменит того, что в мое правление пала Костани и под моим руководством мы не смогли ее отбить. Возможно, Лат от нас отвернулась и я – последний шах Сирма. А может быть, мне вообще не следовало становиться шахом. Потерпел бы поражение Селим, как потерпел его я?

Кавалерия Ираклиуса преследовала нас при отступлении. Его варвары-рубади быстры и яростны, как забадары. Они гнали нашу пехоту, и разбить лагерь было так же трудно, как сажать цветы в бурю. И, по последним подсчетам, от сорока тысяч солдат у нас осталась лишь половина.

Тяжелая кавалерия Ираклиуса была медленнее, но нет более устрашающего зрелища, чем с грохотом несущиеся всадники. Копье, человек и лошадь казались единым железным чудовищем.

Сейчас мы разбили лагерь под проливным дождем и на достаточном удалении от бушующей реки. Густая грязь воняла гнилой травой, и среди нас уже многие были измотаны и больны.

Прошлой ночью мне снилось, что Сир-Дарья разлилась. Ее воды обратились в кипящую кровь, а камни – в обгорелые кости. Призрачные руки Ахрийи затягивали моих детей в этот бурный поток, а черные дронго из моего сада выклевывали их плоть и глаза. Кровь заливала наше войско и города, все поля и даже все горы. Она погасила надежду. Наше царство было обречено.

Но с северной стороны неба прилетела стая птиц величиной со слона. Перья симургов были всех цветов радуги. Птицы вытащили нас из крови и в когтях понесли в Костани.

Что все это значило? Может быть, мы все же спасемся?

Хайрад, которого льстецам нравилось звать Рыжебородым, граф Растерганский и моя дочь Сади сидели вместе со мной в юрте у горящего очага. Сади спорила с Хайрадом, как ученый, выговаривающий нерадивому ученику. Да, в ней было что-то и от моего отца Джаляля, и от меня, но больше всего – от Хумайры. А еще в моей дочери было то, чем никто из нас не обладал, – море глубокого сострадания. Во времена испытаний она заботилась о забадарах, словно каждый из них был ее ребенком. Казалось, она потеряла тысячу детей и наплакалась на десять тысяч жизней. Конечно, я мог понять ее чувства.

– Клянусь, это маг остановил дождь и ветер. – Она щелкнула пальцами. – Как будто просто… – «Щелк, щелк».

Если бы она только знала, что Хайрада ничему нельзя научить (Лат известно, что я пытался целых десять лет). Он сидел на скамье по-корсарски, раздвинув ноги и почти не обращая внимания на присутствующих. Его одеяние представляло собой мешанину изо всех земель, где он побывал. Мне было противно видеть его ожерелье с символом эджазского султана – перламутровым пеликаном. Хайрад добыл его во время освобождения Эджазских островов от гарнизона, который оставил там Михей. Вот чем он занимался, пока я был в заточении.

Тем не менее я не жалел, что поставил его командовать своим крупнейшим флотом. То был один из моих первых приказов после взятия власти. Этот человек раздражал моего отца, постоянно нападал на наши корабли, но я всегда верил, что злейший враг может стать лучшим союзником. Когда я стал ему платить, он начал совершать набеги на крестеские корабли и города. Хайрад часто играл со смертью и знал лучше многих, как ее перехитрить.

– Слушай, женщина, – сказал Хайрад, – я плавал по всем морям и ни разу не видел, чтобы колдун изменял погоду. Кроме того, здесь и нет колдунов.

– Мне плевать, во сколько морей ты мочился! – вспылила Сади.

Я никогда не считал ее грубой, но она жила с забадарами. Ей шла их темно-бордовая кожаная одежда. Она носила ее с селукским изяществом. В конце концов, сотни лет назад мы, Селуки, тоже были забадарами, жили в юртах, в далеких восточных деревнях, поклоняясь странным ледяным богам, как все рубади.

– Маг умеет летать! – Сади указала на потолок. – Кева мог бы добраться сюда быстрее птицы.

– Опять этот Кева? – произнес Хайрад – Ты только о нем и говоришь!

– Кажется, мы уже переходим за грань разумного, – вмешался я. – Что касается тебя… – Я указал на Хайрада. Он сжал ноги, понимая, что к нему обращается шах. – Пока я жив, ты будешь обращаться к моей дочери «ваше высочество».

Хайрад нахмурился.

– Ваше величество, колдовство нас не спасет. Теперь это может сделать лишь Лат. Лискар находится в нескольких днях пути за рекой. Если бы только…

– Опять эта Лат! – задохнулась Сади и сплюнула. – Если она существует и заботится о каждом из нас, тогда почему не прекращается дождь и не успокаивается река?!

– Значит, нам помогут сабли, – сказал Хайрад. – Мы продержимся, пока река не утихнет настолько, что ее можно будет пересечь. Люди выживали и в худших условиях.

– Верно, – сказал я, не обращая внимания на богохульство дочери. – Но такие ослабленные, как мы?

– Вы их вождь, – отозвался Рыжебородый. – Вдохновите их.

– А так ли это? По моим последним прикидкам, среди них забадары, растерганцы и твои хазы, Хайрад. Вы с Сади командуете ими дольше меня.

– Вы же шах, – сказал Хайрад. – Либо мы рискнем переправиться через Сир-Дарью, либо надо обнажать сабли и сражаться. Решение за вами.

– И несложное, – отозвался я. – Готовьтесь к бою. Меня не убьет эта река!

Граф Растерганский одобрительно хмыкнул. Он был опытным полководцем и давал отпор моему отцу, пока не согласился стать нашим вассалом. А потом всю жизнь сражался с крестесцами и даже расширил территорию Растергана. Если мы потерпим неудачу, крестесцы покарают его семью и посадят на растерганский трон кого-то другого. Ему было что терять, как и всем нам.

Хайрад с графом Растерганским поспешили из юрты.

– Задержись, – приказал я Сади, прежде чем она успела выйти за ними.

Я не выдавал этого, но для меня не было света ярче, чем повзрослевшая Сади. Ничто больше не радовало меня, но в душе я благодарил Лат за то, что она позволила мне снова увидеть дочь. И ничто не пугало сильнее, чем мысль о том, что Сади будет кричать, как другие мои дети. Каждый из них был мне так же дорог, как и она, и все же я это допустил. Та резня для меня никогда не заканчивалась и никогда не закончится. Допущу ли я, чтобы это случилось с Сади?

– Отец?

Дочь