Помимо переживаний, связанных с Байроном и Паулем, неприятных эмоций у меня в эти дни больше не было. А больше – как сказал бы мой отец – и не нужно, потому как только от этого количества нервоза мне уже было откровенно дурно.

Родители, наконец, окончательно решили переезжать в Роар, но дом в Куает Вирлпул они всё же решили не продавать. Как и предполагал Грир, они остановились на идее жить на два дома: весну и лето они будут проводить в Куает Вирлпул, где у мамы разбиты чудесные теплицы и фантастический в своей красоте палисадник, а осень и зиму, менее хлопотливые и более депрессивные поры года, они будут проводить в Роаре, рядом с детьми и внуками. Все мы прекрасно понимали, что двойное местожительство – это лишь временный вариант и скоро родителям всё же придётся определиться с окончательным местом проживания, и, скорее всего, по очевидной причине они всё же остановятся на Роаре, однако все мы уважали их решение переходить из одного дома в другой постепенно, тем более их сбережения и щедрость Грира нам это позволяли. Отцу уже семьдесят, матери шестьдесят, сколько они ещё будут радовать нас своим здоровьем и не будут сдавать свои откровенно бодрые позиции? Лет десять – пятнадцать в лучшем случае? Главное, чтобы мама в этом году не слишком расстроилась на очередную годовщину со дня рождения и смерти её второго ребёнка, как это случилось в прошлом году. Казалось бы, прошло столько лет, после того ребёнка у наших родителей появились Грир и я, и даже внуки, но их боль от потери той девочки до сих пор сильна и остра пусть не как в первый день или год своего возникновения, но как в первое десятилетие переживания трагедии. Уверена, эта утрата до конца дней будет терзать их измученные дикой болью родительские сердца… Главное, чтобы эта боль не сократила дни их жизней, что нанесло бы нам, их детям, не менее серьёзную травму. Порой мне бывает очень сильно, я бы даже сказала необъяснимо сильно печально от этой потери моей не прожившей ни дня старшей сестры. Особенно больно бывает в октябре, на очередную годовщину, которую мы каждый год стараемся встречать всей семьёй, и ещё когда я испытываю сильные чувства к Астрид. Имея одну невероятную старшую сестру, от мысли о том, что у меня могла быть ещё одна такая же или хотя бы вполовину такая же потрясающая старшая сестра, я впадаю в самую настоящую грусть. Иногда я пытаюсь представить себе её живой, фантазирую о том, какой бы она могла быть… В моём воображении внешне она чуть-чуть похожа на меня, но всё же больше походит на Астрид, и так как она старше меня на восемь лет, у неё наверняка есть не только любимая работа – педиатр или биоинженер? – но ещё у неё есть и муж, и ребёнок или даже несколько детей, мои племянники… И она бы, узнав о моей незапланированной беременности, приехала бы ко мне той зимой в Бостон вместе с Астрид и Риной, и сказала бы что-то вроде: “Не переживай, мы справимся, я тебе помогу, младшенькая!”, – как тогда сказала мне Астрид, и она действительно была бы рядом и, может быть, в итоге помогла бы мне даже больше, чем все остальные… Я бы плакала на её плече из-за предательства Байрона, из-за токсикоза, из-за смерти Рины, из-за послеродовой депрессии, из-за грудной боли во время кормления младенца… Я бы плакала на её плече из-за сложившейся сейчас ситуации с Крайтоном. Я никому не рассказала о том, кто является отцом моего ребёнка, даже Астрид не говорила, но ей бы наверняка рассказала, и она бы мне что-нибудь сейчас посоветовала. Какая бы замечательная была у меня старшая сестра!.. Как бы сильно я её любила и, уверена, она бы тоже любила меня изо всех своих душевных сил!.. Но её нет. Она появилась и исчезла задолго до того, как появилась и когда-нибудь исчезну я. От этого всерьёз больно.

Может быть, из-за того, что у меня всё плохо с доверием, я, в моменты душевной слабости, позволяю себе думать, будто бы именно моя “отсутствующая” сестра – не только я, все в нашей семье предпочитали слово “отсутствующая”, слову “умершая” – могла бы стать тем единственным человеком, которому я доверяла бы на все сто процентов, если бы только она осталась в живых. И тогда бы, доверяя ей как себе, я рассказала бы ей не только о Байроне, но и о Джее, и она наверняка посоветовала бы мне если не как пережить боль, нанесённую мне первым, тогда как избежать переживания боли со вторым.

Джей замечательный парень. Он так же красив, как умён, и он очень улыбчив, что мне безумно в нём нравится, так как сама я улыбаюсь “слишком нечасто”, как мне часто говорила мама в те годы, в которые я жила рядом с ней и папой в Куает Вирлпул. Огромным же плюсом, стоящим над всеми достоинствами Джея, была его очевидная симпатия по отношению ко мне. То, как он не мог продолжительное время смотреть мне в глаза не впадая в краску при этом, или как он вздыхал, искоса поглядывая на меня, наивно полагая, будто я не замечаю его томления, заставляло меня замирать. Я давно поняла, что я испорченная и испортил меня определённый человек. После разрыва с парнем, которого я осмелилась полюбить, я не искала больше человека для своей любви: такой уже был в моей жизни, спасибо, больше не надо. Я стала эгоисткой. Стала искать того, кто будет любить меня и даже не только меня, но и моего ребёнка, оставленного мне тем, кто превратил меня в “любовную эгоистку”. Пауль Дэвис отличный тому пример, как и тот парень, улетевший в итоге в Эфиопию. Они оба были влюблены в меня, мне же большего было не нужно. Я имею ввиду себя. От себя я вообще ничего не требовала. Любишь меня? Неоднократно докажи, не бросай даже если оттолкну несколько десятков раз, и после я позволю своему телу быть рядом с твоим. И Пауль, и первый после Байрона парень, были влюблены в меня по уши. Однако я так считаю: влюблённость не любовь – её можно придушить. Прежде чем уехать