– Что такое? – рискнула спросить она, не надеясь на осмысленный ответ.

Конечно же, оракул только покачал головой. Они не делились своими видениями с не оракулами, по крайней мере, те из них, кто был верующим. Мужчина пробормотал извинения и жестом указал на экипаж.

Кассия не думала, что у нее есть выбор. Она поднялась по ступенькам в экипаж, закрыв глаза, когда дверь за ней затворилась и звуки внешнего мира стали приглушенными. Слова матери о клетках преследовали ее, как призраки, притаившиеся в углах темной кабины. Кассия протянула руку над головой и включила масляную лампу, чтобы прогнать их, но это только сблизило четыре стены. Она не могла заставить себя оглянуться на дом, когда лошади перешли на рысь и он скрылся за окном.

У нее вырвался всхлип. Это не займет много времени. И тогда Алана взойдет на должность верховного чародея и освободит ее? Что, если ее назначением будут недовольны? Маска безжалостности матери – ее роль идеальной дочери своего отца – может не выдержать нестабильности смены руководства. Требовалось лишь немного надавить в нужном месте, и ее бы изгнали. И что тогда станет с Кассией? Со всеми ними? Будет бойня? Ждет ли Кассию судьба похуже, чем пожизненное изгнание в Доклендс? Лучшим выбором Аланы было вообще не становиться преемницей своего отца, а оказать свою поддержку – и незамедлительно – следующему по популярности кандидату.

Она напишет письмо своей матери, скажет ей, что опасность не минует со смертью Джупитуса, как та полагала. Она знала, каково это убеждать себя, что ты – тот, кем ты не являешься. Упрямо держаться за фарс, когда он причиняет тебе только вред.

Но нет. Она горько рассмеялась над собственной гордостью. Мать, как и верховный чародей, считала ее ни на что не способной. Непригодной для политики. Зачем Алане, которая всю свою жизнь готовилась к правлению, прислушиваться к опасениям Кассии по этому поводу? Она ничего не могла поделать.

Кассия двумя руками сжала банку с розой. Казалось, это единственное, что ей осталось потерять; жалкий комочек земли, который никогда не расцветет. Ей пришлось бороться с мыслями, которые она вбила себе в голову; намерение, над которым так усердно работала, выдвинулось на передний план ее разума. Это напоминало мышечную память. Ее магия зашевелилась внутри, готовая действовать по воле, которую Кассия еще не вложила в нее.

Она поставила банку рядом с собой и отвернулась. Магия внутри успокоилась. Да, она хотела использовать свою магию в последний раз, прежде чем шанс исчезнет, возможно, навсегда, но не могла вынести мысли о том, чтобы унизить себя в последний раз.

Тебе не перед кем унижаться.

Волшебная искорка вырвалась наружу еще до того, как она закончила мысль, готовая и нетерпеливая. Магия подскакивала вместе с ее дыханием каждый раз, когда колеса кареты подпрыгивали на ухабах дороги. Жгучие слезы навернулись на глаза. Это было так, будто ее магия не понимала; будто никто не сказал ей, что происходит. Их перевозили в место, где Кассия и ее магия отдалились бы друг от друга. И именно сейчас, среди всех моментов, когда она в ней нуждалась, та захотела стать ее другом.

– Прекрасно, – отрезала она, снова хватая банку. В ответ сила внутри ее возросла, так что Кассия поспешила удержать намерение в своем сознании, прежде чем заклинание вырвалось бы из нее бесформенным. Ее сжимавшие банку руки задрожали, сила потекла к кончикам пальцев. Рефлекторно она, держа банку на расстоянии вытянутой руки, отклонилась в сторону. Времени на раздумья не было.

– Цвести и расти! – закричала она в панике, когда магия хлынула из ее пальцев в банку.

Она не осознавала, что закрыла глаза, пока не открыла их снова, боясь того, что может обнаружить. Нечто, чего она никогда раньше не испытывала, овладело ею; ее магия овладела ею; захватила намерение, которое она дала ему, вырвала его у нее и сделала не чем иным, как проводником.

И цветок рос.

Он тянулся из банки и прорастал лозами, некоторые из которых каскадом свисали с ее рук, а другие тянулись к крыше кабины, словно стремясь к солнцу. Зеленые бутоны раскрывались и на ее глазах превращались в зрелые листья. Стебли заполняли кабину и крепли, пока банка не выпала из рук Кассии. И как раз вовремя, потому что корни тоже начали разрастаться, и банка разлетелась вдребезги, когда те прорвали ее пределы и поползли по полу.

Но розы.

Каждый цветок появлялся на свет со вздохом, словно выдавливая воздух из пуховой подушки. Бархатные, мягкие, кроваво-красные лепестки гладили руки, волосы и щеки, собирая ее слезы. Кабина наполнилась их ароматом, смешиваясь с волшебством в воздухе и щекоча нос Кассии. Цветы вздрагивали от движения кареты, роняя лепестки ей на колени.

Она не могла этого понять. Почему именно сейчас? Почему здесь? Шипение силы все еще покалывало внутри ее, мягкое и насыщенное, но готовое вспыхнуть по желанию. Ее руки все еще дрожали, она потянулась, чтобы зажать между пальцами головку розы. Стебель оказался твердым и толстым, с шипами, и оторвать его было нелегко.

Оторвать.

С легким щелчком на стебле появился надрез, и роза освободилась. Кассия неуверенно держала его перед собой.

– Ч…Черный? – спросила она, лишь с опозданием осознав, что снова высказывает вслух свое намерение, и ее уверенность ускользает. На ее вопрос был дан ответ – мягкий толчок изнутри, который велел ей попробовать еще раз.

Черный.

Начиная с кончиков лепестков, черный цвет просачивался сквозь розу. Кассия вздохнула. Как и ее магия. Ее друг, в котором она так нуждалась.

Твоя магия – это ты сама. Она знает о твоих истинных намерениях, даже когда ты о них не знаешь.

Олливан пытался сказать ей. Он не смог донести до нее смысл, потому что по-настоящему не понимал проблему. Он не понимал, что Кассия точно знала, чего она хотела.

Все это никогда не было связано с магией. Намерение Кассии, заразившее почти каждое заклинание, которое она сотворила с тех пор, как приехала на Харт – точно так же, как Олливан заразил Вайолет, – состояло в том, чтобы принадлежать. Чтобы ее считали достойной чародейкой. Она пыталась использовать свою магию как инструмент – не для того, чтобы колдовать и зачаровывать, а чтобы произвести впечатление на своих сверстников и завоевать уважение. Что ж, все это было потеряно вместе с ее домом, друзьями и семьей, ее свободой. У