«Сир, сравнение было бы лестным, если бы было оправданным…»

«Скажите, месье Виланд, почему ваши Диоген, Агатон и Перегрин написаны в двусмысленном стиле, который смешивает романтику с историей, а историю с романтикой. Такому высокому человеку, как вы, следовало бы придерживаться каждого стиля в отдельности… Но я боюсь сказать слишком много на эту тему, потому что имею дело с человеком, гораздо более сведущим в этом вопросе, чем я».31

5 октября Наполеон верхом проехал около пятнадцати миль до Веймара. После охоты в Йене и представления «Смерти Сезара» в веймарском театре хозяева и гости посетили бал, где великолепие обстановки и очарование женщин заставили их вскоре забыть о стихах Вольтера. Наполеон, однако, удалился в угол и попросил позвать Гете и Виланда. Они привели с собой других литераторов. Наполеон говорил, особенно с Виландом, на две свои любимые темы — историю и Тацита:

«Хорошая трагическая драма должна рассматриваться как самая достойная школа для высших людей. С определенной точки зрения она выше истории. В лучшей истории очень мало эффекта. Человек в одиночестве мало на что влияет; люди в сборе получают более сильные и длительные впечатления.

«Уверяю вас, что историк Тацит, которого вы постоянно цитируете, никогда ничему меня не учил. Можно ли найти более сильного, а порой и более несправедливого хулителя человеческого рода? В самых простых поступках он находит преступные мотивы; императоров он выставляет самыми отъявленными злодеями… Его «Анналы» — это не история империи, а реферат тюремных записей Рима. В них постоянно идет речь об обвинениях, осужденных и людях, которые вскрывают себе вены в банях… Какой сложный стиль! Какой непонятный!.. Разве я не прав, месье Виланд? Но… мы здесь не для того, чтобы говорить о Таците. Посмотрите, как хорошо танцует царь Александр».32

Виланд не был ошеломлен; он защищал Тацита с мужеством и вежливостью. Он отметил: «Суэтоний и Дио Кассий рассказывают о гораздо большем количестве преступлений, чем Тацит, в стиле, лишенном энергии, в то время как нет ничего более ужасного, чем перо Тацита». И, с дерзким намеком Наполеону: «По печати его гения можно подумать, что он может любить только Республику…. Но когда он говорит об императорах, которые так счастливо примирили… империю и свободу, чувствуешь, что искусство управлять кажется ему самым прекрасным открытием на земле…Сир, если верно сказать о Таците, что тираны наказываются, когда он их рисует, то еще более верно сказать, что добрые принцы вознаграждаются, когда он вырисовывает их образы и представляет их будущей славе».

Собравшиеся слушатели были в восторге от такого энергичного ответа, а Наполеон был несколько озадачен. «У меня слишком сильная партия, с которой я должен бороться, месье Виланд, и вы не пренебрегаете ни одним из своих преимуществ…Мне не хочется говорить, что я побежден;…на это я соглашусь с трудом. Завтра я возвращаюсь в Эрфурт, и мы продолжим наши беседы».33 У нас нет никаких сведений об этой дальнейшей встрече.

К 7 октября большинство гостей вернулись в Эрфурт. Наполеон призвал Гете переехать жить в Париж: «Там вы найдете более широкий круг для вашего наблюдательного духа… огромный материал для ваших поэтических творений».34 14 октября император наградил Гете и Виланда крестом Почетного легиона.

Тем временем министры иностранных дел двух держав составили соглашение, возобновляющее их союзы и обязывающее оказывать взаимную помощь в случае нападения на одну из них. Александру предоставлялась свобода захватить Валахию и Молдавию, но не Турцию; Наполеон мог идти в Испанию с благословения царя. 12 октября документ был подписан. Через два дня императоры выехали из Эрфурта; некоторое время они ехали бок о бок; перед расставанием они обнялись и пообещали встретиться снова. (Наполеон вернулся в Париж менее оптимистичным, чем когда приезжал, но решительно настроенным направить свою Великую армию в Испанию и вернуть брата Жозефа на его неугодный трон.

IV. ПЕНИНСУЛЬСКАЯ ВОЙНА: II (29 ОКТЯБРЯ 1808 — 16 ЯНВАРЯ 1809)

Это была типичная наполеоновская кампания: стремительная, победоносная и бесполезная. Император чувствовал растущее сопротивление французского народа бесконечной череде его войн. Они соглашались с ним в том, что его войны на восточном фронте были вызваны правительствами, сговорившимися аннулировать Революцию; но они чувствовали, что их кровь высасывается, и особенно возмущались его расходами в Португалии и Испании. Он понимал это чувство и боялся, что теряет власть над нацией, но (как он утверждал в ретроспективе) «нельзя было оставлять Полуостров жертвой махинаций англичан, интриг, надежд и притязаний Бурбонов».35 Если Испания не будет надежно связана с Францией, она окажется на милости британских армий, идущих через Португалию или Кадис; вскоре Англия соберет золото и серебро португальской или испанской Америки и выльет его в виде субсидий на финансирование новой коалиции против Франции; должно быть больше Маренго, Аустерлицев, Дженасов… Только жесткая блокада британских товаров могла заставить лондонских купцов говорить о мире.

Оставив несколько крепостей с гарнизонами на случай австрийских или прусских сюрпризов, Наполеон приказал 150 000 человек Великой армии переправиться через Пиренеи и присоединиться к 65 000 человек, которые Жозеф тем временем собрал в Витории. Сам он покинул Париж 29 октября с уже разработанным планом кампании. Испанская армия пыталась окружить войска Жозефа; Наполеон отправил брату инструкции избегать сражения и позволить противнику продвигаться по расширяющемуся и редеющему полукругу. Когда он приблизился к Витории, император направил часть своих сил для атаки на испанский центр; тот сломался и бежал. Другая французская дивизия захватила Бургос (10 ноября); другие, под командованием Нея и Ланна, при Туделе разгромили испанскую армию под командованием Хосе де Палафокса и Мельци. Поняв, что их солдаты и генералы не справятся с Великой армией и Наполеоном, испанцы снова разбежались по провинциям, и 4 декабря император вступил в Мадрид. Когда некоторые из его солдат начали грабить, он приказал публично казнить двоих из них; грабежи прекратились.36

Оставив город под охраной сильного гарнизона и на военном положении, Наполеон расположился в трех милях от него в Чамартине. Затем, словно бог, создающий мир, он издал (4 декабря) ряд декретов, в том числе новую конституцию Испании.