Экономический анализ зачастую игнорирует некоторые аспекты издержек экономических изменений. Как экономисты, мы беспокоимся о потере дохода, времени и усилиях, связанных с поиском новой работы, но цена потери самой работы нигде не фигурирует в наших моделях. Неудивительно поэтому, что модель универсального базового дохода, к которой инстинктивно тяготеет большинство экономистов, также игнорирует эти издержки. Представление о мире, которое лежит в основе этой модели, предполагает, что уволенные работники считают себя освободившимися от обязанности работать. Молодые пенсионеры, живущие на универсальный базовый доход, находят новый смысл жизни, работая дома, занимаясь волонтерством в своих сообществах, занимаясь ремеслами или исследуя мир. К сожалению, факты свидетельствуют о том, что людям действительно трудно найти смысл жизни вне профессиональной деятельности. Начиная с 1960-х годов, когда в Соединенных Штатах стали собирать данные об использовании времени людьми, время, затрачиваемое на досуг, значительно увеличилось, как для мужчин, так и для женщин[638]. Молодые мужчины начиная с 2004 года стали посвящать значительную часть своего досуга видеоиграм[639]. Для всех остальных групп большая часть этого времени была поглощена просмотром телевизора. В 2017 году мужчины уделяли досугу в среднем пять с половиной часов в день (включая просмотр интернета и телевизора, общение и волонтерство), а женщины – пять часов. Просмотр телевизора был досугом, занимающим больше всего времени (2,8 часа в день). Общение за пределами дома в среднем занимало около 38 минут в день[640]. В период Великой рецессии, когда время, проведенное на работе, сократилось, телевизор и сон заняли половину свободного времени[641].

Очевидно, однако, что совсем не просмотр телевизора или сон делают нас счастливыми. Даниэль Канеман и Алан Крюгер показали, используя опросы, в которых они просили людей реконструировать свой день и то, как они чувствуют себя в каждый момент, что среди видов досуга просмотр телевизора, использование компьютера и сон дают наименьшее немедленное удовольствие и наименьшее чувство достижения. Общение – одно из самых приятных занятий[642].

Кажется, что людям очень трудно самостоятельно понять, как привнести смысл в свою жизнь. Большинство из нас нуждается в дисциплине, обеспечиваемой структурированной рабочей средой, в которую мы затем привносим значимость или смысл. Именно с этим фактором связана обеспокоенность людей автоматизацией. В исследовании Pew Research Center 64 % респондентов заявили, что им будет трудно найти себе занятие в жизни, если они будут вынуждены конкурировать за рабочие места с передовыми роботами и компьютерами[643]. Действительно, люди, у которых больше свободного времени (пенсионеры, безработные, те, кто не входит в состав рабочей силы), менее склонны к волонтерской деятельности, чем те, кто работает полный рабочий день[644]. Волонтерство – это то, что мы делаем в дополнение к нашей обычной деятельности, а не вместо нее.

Другими словами, если мы правы и настоящий кризис в богатых странах связан с тем, что многие люди, привыкшие относить себя к среднему классу, потеряли чувство собственной значимости, которое приносила им их работа, то универсальный базовый доход не является подходящим решением. Назовем две причины, по которым роль универсального базового дохода различна в богатых и бедных странах. Во-первых, реализация подобной программы проста, а многим бедным странам не хватает управленческого потенциала для организации более сложных программ. Это не относится ни к Соединенным Штатам, ни тем более к Франции или Японии.

Во-вторых, в большинстве развивающихся стран средний человек также, безусловно, хотел бы иметь стабильную работу с хорошим доходом и другими преимуществами, но это не то, на что, по его мнению, он имеет право. Очень большая доля бедных и почти бедных людей, которые в основном живут в развивающихся странах, являются самозанятыми. Им не нравится быть самозанятыми, но они привыкли к этому. Они знают, что им, возможно, придется переключиться с одного занятия на совсем другое в течение месяца или даже дня, в зависимости от представившихся возможностей. Утром они продают закуски, а днем работают на швейном производстве. Во время муссонных дождей они занимаются сельским хозяйством, а в сухой сезон – делают кирпичи.

Отчасти по этой причине они не строят свою жизнь вокруг работы. Они стараются поддерживать связи со своими соседями, родственниками, кастовыми и религиозными группами, формальными и неформальными объединениями. На родине Абхиджита – в Западной Бенгалии – ключевой институцией является клуб (или, как это произносится по-бенгальски, клааб); по крайней мере один есть в большинстве деревень и городских районов. В клубах состоят мужчины в возрасте от 16 до 35 лет, они встречаются почти каждый день, чтобы поиграть в крикет, футбол, карты или в карром, популярную в Южной Азии настольную игру. Они часто называют себя социальными работниками, а когда, скажем, в какой-то семье происходит смерть, они приходят и помогают. Но они также практикуют мягкую форму вымогательства во имя «социальной работы» или религиозных обрядов, и это, наряду со взносами местных политиков, которые используют их в качестве своих «пехотинцев», оплачивает работу клуба и периодические клубные праздники. В основном, однако, клубы предназначены для того, чтобы горячая молодежь не ввязывалась в неприятности, поскольку большинство из них либо не работают, либо занимаются тем, что им не нравится. Клубы придают их жизни хоть какой-то смысл.

Если проблемы нашей нынешней экономической модели не может решить универсальный базовый доход, то что тогда? Экономистам и многим политикам нравится датская модель «гибкой безопасности» (flexicurity). Эта модель предполагает наличие совершенной гибкости рынка труда, люди могут быть уволены довольно легко, когда они больше не нужны, но уволенные получают субсидии, чтобы они не понесли больших экономических потерь, а также принимаются согласованные усилия правительства, направленные на то, чтобы вернуть их на работу (возможно, после существенной переподготовки). По сравнению с теми системами, где работники преимущественно предоставлены самим себе (как в Соединенных Штатах), безопасность занятости превращает потерю работы не в трагедию, а в нормальную фазу жизни. С другой стороны, по сравнению с теми системами, где трудно уволить имеющих постоянный контракт работников (как во Франции), гибкость на рынке труда позволяет работодателям приспосабливаться к изменениям внешних обстоятельств, а также избежать конфликта между «инсайдерами», то есть теми, кому посчастливилось иметь хорошо защищенные рабочие места, и «аутсайдерами», у которых работы нет вообще.

Это согласуется с основным рефлексом экономистов: мы должны позволить рынку делать свою работу и подстраховывать тех, кому не повезло. В долгосрочной перспективе предотвращение перераспределения рабочей силы из сокращающихся секторов в растущие является как нецелесообразным, так и дорогостоящим. Для многих людей, особенно для молодых работников, ценна любая помощь в серьезном переобучении. Мы уже видели, что программы отраслевой адаптации работают.

Тем не менее мы не думаем, что модель гибкой безопасности является ответом на все вопросы. Объясняется это тем, что, как мы уже обсуждали, потеря работы – это гораздо больше, чем просто потеря дохода. Она