пассивное технобудущее, построенное на холодности. Активные жизненные ценности «крутости» и «каваи» «нового всемирного модернизма» помогают нам существовать в современном мире в более подлинном и менее отчуждённом виде. В Японии «каваи»-изображения служат для персонализации новых технологий и киберпространства. С самого начала культура «каваи» должна была служить очеловечиванию современной Японии, где жизнь стала статичной и подчинённой строгой форме даже для детей. «Каваи» находится в оппозиции с индустриальной отчуждённостью и несёт в себе естественность, близость, невинность и простоту — всё это положительные качества. «Каваи»-объекты можно потрогать, они демонстрируют аутентичность, которая затерялась в индустриальных обществах, «каваи» позволяет персонализировать и осваивать безликие предметы массового производства вроде мобильных телефонов или киберпространства. Для многих японцев — детей и взрослых — изображение «Хеллоу Китти» на холодильнике излучает дружественность и чувство безопасности, которых, похоже, так не хватает в безликом окружении из крайне однообразных многоквартирных домов и эстакад. «Каваи» также «смягчает» отношения между ступеньками равнодушных и неподвижных вертикальных иерархий, столь распространённых в Японии.

В то же время культура «каваи» не противостоит модернизму, наоборот, она служит его катализатором. И в этом они снова похожи с «крутостью». В 70‑е гг., когда потребление ради собственного удовольствия считалось уходом от традиционной японской культуры, «каваиность» означала свободу: «Милый» образ, который стал доминирующим среди японской молодёжи в конце 70‑х гг., использовался как недвусмысленный отказ от традиционного японского стиля»,— сообщает Лиз Сков («Модные течения, японизмы, постмодернизм, или Что такого японского в стиле „под мальчика“», стр. 145). По сути, «каваи» совсем не отражает традиционную японскую культуру и в корне своём является в некотором роде чужеродным.

И «крутость», и «каваи» должны рассматриваться как современные ценности, которые могут включать в себя такие противоположные понятия, как освобождение, дробление и отчуждение. Как заметил Роланд Келц, мир ценит японскую эстетику не за то, что она является ответвлением традиционной культуры древней цивилизации, но, скорее, наоборот — за присущую ей крайнюю современность и футуризм. Для многих жителей Запада, «эксцентричность и беззаботная дурашливость», а также «бесстрашие и свободомыслие» («Япономерика», стр. 6) современной культуры манги и аниме представляют «видение будущего, новый подход к созданию историй и миров» (стр. 7). Футуристический образ постколониальной Японии, которая смогла создать автономную культуру и завоевать мир, чью культуру она должна была пассивно поглощать и имитировать, действительно напоминает данное Западом определение афроамериканцев как «африканских людей нового мира и времени», которые «собираются организовывать поиск с необычной переменчивостью» («Сохраняя веру», стр. 8).

Именно поэтому социологи вроде Алана Лиу видят в «крутом» стиле письма, использующемся для сочинения слов хип-хоп песен, «будущую словесность», представляющую собой смесь работы со сложной техникой, и художественной деятельности, которая омолодит гуманитарные науки («Законы „крутости“: высококвалифицированная работа и информационная культура»), а Ребекка Блэк считает, что манга «может занять место романа в хронологии развития „новой литературы“» («Подростки и онлайновый фанфикшн», стр. 3). Согласно Напье, девушка Навсикая из манги Хаяо Миядзяки, «девушка, наделённая властью», может служить «впечатляющей ролевой моделью» («Вампиры, девушки-экстрасенсы, приставучие женщины и сейлор-скауты: четыре образа девушки в японской массовой культуре», стр. 101). И, наконец, реалистический жанр «информационной манги», рассматривающей деловые проблемы или серьёзные культурные темы, вознёс мангу до высококачественной культуры. Скорее всего, в конечном итоге это всё приведёт к официальной структуризации культуры «каваи».

Из пути к «крутому» «каваи»-модернизму

«Крутость» и «каваи» не отсылают нас к премодернистской этнической эпохе. Точно так же, как «крутой» афроамериканец не имеет почти никакого отношения к традиционным африканским представлениям о мужественности, «каваи шойо» (милая девушка), особенно представленная в манге, не является воплощением японского идеала женственности, но представляет идеологический институт женщин, основанный на японском модернизме периода Мейдзи — образ женщины, скроённый по западному образу. Но при этом «крутость» и «каваи» не переносят нас в футуристический и обезличенный мир гипермодернизма на основе условия постоянной модернизации. «Крутость» и «каваи» представляют другой тип модернизма, без технократии, но тесно связанный с поиском человеческого достоинства и освобождения. «Модернизм Нового Света» пытается «синхронизировать» современную цивилизацию необычным способом, и манга и аниме являются выражениями этого модернизма. «Крутость» и «каваи» современны, если быть «современным» — значит «не бояться критически относиться к господствующей власти и мировым иерархиям и бросать им вызов» («Корнел Уэст Ридер», стр. 17). Таким образом, «модернизм Нового Света» сопротивляется как традиционализму, так и антитрадиционалистскому модернизму.

Что такое быть «крутым» в Японии

Кендзабуро Оэ создал для себя «привычное существование», которое он хотел бы проиллюстрировать с помощью стихотворения У. X. Одена:

[он должен] Быть справедливым среди справедливых,

Быть низким среди низких

И в своей слабости, если сможет,

Мириться со всеми человеческими грехами

(«Писатель», 12—14).

В этом стихотворении отразились многие качества «крутости». Оэ глубоко озабочен двойственным положением, в котором он оказался как японский писатель модернизированной Японии (модернизацию он считает «катастрофой»), и заявляет, что для него главным идеалом в жизни в мире отчужденности является сохранение «порядочности» («Япония, двойственность и я», стр. 122). Он хочет, чтобы слово «порядочность» рассматривали как «гуманизм». Он обращается к тому виду «крутости», который необходим для поддержания человеческого достоинства в современном мире.

«Двойственность», которую Оэ подчёркивает в некоторых своих работах, говорит о том, что на его восприятие повлиял двойственный статус Японии как страны, обладающей признаками как первого, так и третьего мира. Национальное своеобразие Японии определяется дуализмом, или даже «триализмом» Азии, Запада и Японии. Коити Ивабути объясняет, что «Япония бесспорно располагается в регионе, который называется „Азия“, но тем не менее находится за пределами культурных представлений об Азии на умственных картах в головах японцев» («Новый центр глобализации: массовая культура и японский транснационализм», стр. 7). Эта двойственность усугубляется отношениями между Японией и модернизмом. Хотя Япония быстро справилась с проблемами, вызванными преимуществом Запада в развитии науки и техники, её культура до сих пор имеет, по словам Ивабути, «любопытный квазистатус страны третьего мира» (стр. 2). Оэ признаёт, что «модернизация Японии строилась по принципу подражания Западу и обучения у него, однако страна расположена в Азии и крепко держится за свою традиционную культуру» («Япония и двойственнось», стр. 117). Я считаю, что понятие «каваи» следует изучать в этом нелинейном контексте как двойственную форму сопротивления в мире, полном двойственности. Именно поэтому это понятие во многом совпадает с афроамериканской «крутостью».

Крутой «каваи»-модернизм — это не «Саус-Парк»

Корнел Уэст считает, что в западной культуре даже авангардистские приёмы стали данью быстротечной моде («Сохраняя веру», стр. 50). Типичный для белого американца уход от обезличенной манеры выражения — цинизм, который принимает бесцветную реальность, скривив лицо. Американские анимационные сериалы вроде «Симпсонов» и «Саус-Парка» являются результатами подобного подхода. Для Келца, который рассматривает проблему