Для японских фанатов манги, как и для американских фанатов комиксов, эта потеря представляет собой просто потерю предполагаемой ауры художника. Однако американские фанаты манги часто не имеют возможности соотнести то, что они видят, с какой-либо независимой культурной реальностью и начинают изучать Японию, для того чтобы преодолеть эту пропасть[23].

23

Быть милым и быть крутым

Торстен Ботц-Борштейн

Молодой темнокожий человек идёт по улице в Окленде — афроамериканской общине в Калифорнии. На нём спортивный костюм «Чикаго Буллз» и подобранные под него дорогие кроссовки. Шнурки в них развязаны, а походка у юноши чуть прихрамывающая, с уклоном в сторону. Его руки поочередно чуть задерживаются позади по мере того, как он движется вперёд. Он знает, что крут и отлично выглядит. Он следит за творчеством популярных рэп-групп и знает все модные танцевальные движения. Полгода назад он был уволен с места складского служащего и с тех пор не может давать деньги на двух своих детей, которые живут с его бывшей девушкой и её матерью. Спустя полквартала он встречает друга в похожей одежде. Они обмениваются набором приветственных жестов. При помощи уличной терминологии и речевых штампов, свойственных темнокожим, они обсуждают последние события и обмениваются мыслями по поводу того, как подзаработать.

— Джозеф Л. Уайт и Джеймс X. Конз, «Явление чёрного человека: взгляд назад и бросок в будущее»

Синдзюку, Токио. Группа японских девушек на безумно высоких каблуках ковыляют к группе японских юношей, которые сидят за ресторанным столом. На лицах девушек — макияж в несколько слоев тонального крема и пудры, и у всех что-то блестит в волосах. Они слушают мужчин, не переставая улыбаться обведёнными карандашом губами. Их накрашенные тенями глаза выкатываются из-под тяжёлых накладных ресниц и принимают форму шариков для гольфа, что должно обозначать удивление или лёгкое недоумение оттого, что они не до конца поняли сказанное мужчинами. Постоянный смущённый вид — результат умелого применения румян — дополняет впечатление. И пока они хлопают в ладоши, когда кто-то из мужчин шутит, те несколько слов, что девушки изредка вставляют в разговор, произносятся пронзительными однообразными голосами по образцу «милых» голосов из аниме. Наконец, одна из девушек вытаскивает телефон с шестью подвесками в виде мягких игрушек и демонстрирует недавно добавленную блестящую игрушку. Все девушки в одни голос кричат: «Каваи!»

— Увидено в Токио, июнь 2007 г.

Что эти два примера — «крутого» в афроамериканском случае и «милого» или «каваи» в японском — имеют общего? На первый взгляд, немного. Один — мужской и сосредоточен на сокрытии эмоций, другой — женский и представляет показную чувствительность, навеянную поведением, характерным для манги и аниме. «Крутость» производит впечатление сдержанности и отстранённости, а понятие «каваи» лучше всего соотносимо с предметами, связанными с детством. «Крутость» применяется лидерами банд, а к «каваи» прибегают женщины, которые решили остаться детьми.

Всё же, несмотря на такие внешние различия, между этими двумя феноменами есть общее. Оба они социально экспрессивны и побуждают к ответной реакции, затрагивая воображение наблюдателя. Оба «маскируют», имеют широкий сексуальный подтекст, и оба оперируют в пределах возможного, а не представляют открыто угрожающее или агрессивное поведение.

«Крутость» и «каваи» выступают в роли антидотов для стереотипов соответствующих «официальных» общественных норм, а именно — безликости простой, скучной и расплывчатой белой американской монокультуры и единообразия послевоенной Японии с её раздробленностью на группы: корпоративных работников, учащихся подготовительных школ и скучающих домохозяек. И в этой современной среде «крутые» и «каваи» пытаются идентифицировать себя как личности.

В более широком контексте «крутость» и «каваи» даже связаны — тем, как они борются, каждый по-своему, с «некрутой» американской эстетикой Диснея, знакомя с другими жизненными ценностями, культурными наследиями и историями. И это становится особенно очевидно благодаря широкому спектру областей, затронутых мангой. Афроамериканский философ Корнел Уэст рассматривает «молодёжную, чернокожую по сути хип-хоп культуру в мире» как основное доказательство «разрушения мужской, белой культурной однородности» («Сохраняя веру: философия и расы в Америке», стр. 15). «Каваи»-культура точно так же борется с «официальным» модернизмом, пытаясь заменить его менее броским вариантом того, что Запад называет «модернизмом нового света».

Завоевание мира

Новое тысячелетие характеризуется международной молодёжной культурой, в которой главенствуют два направления, а именно: афроамериканская «крутость», которая при поддержке хип-хоп музыки стала «любимой культурой молодёжи»[24], и японская эстетика «каваи» или «милого», распространяемая повсеместно через развитую японскую индустрию аниме и манги.

Хип-хоп стал «центром мегамузыки и модной индустрии всего мира»[25] и «чёрной эстетикой», чьи стилистические, когнитивные и поведенческие шаблоны, построенные по большей части на «крутости», стали, возможно, «единственным характерным американским вкладом в творчество» («Явление чёрного человека», стр. 60).

Пропагандируемое мировыми брендами «будь крутым», на деле, по словам Ника Саутгейта в его эссе «Охота за крутым, стратегическое планирование и античная крутость Аристотеля», является «гораздо чаще, чем кажется, неявным призывом „быть чёрным“». Для многих супербрендов «охота за крутостью» просто значит «охоту за чёрной культурой» («Сбор данных и планирование в маркетинге», стр. 457). В то время как «последние исследования показали, что американские бренды значительно упали в плане „крутости“ по всему миру», как пишет Роланд Келц в книге «Япономерика: как массовая культура Японии завоевала США» (стр. 211), всё, что им остается использовать,— это символы чёрной «крутости».

Однако Японии также удалось наладить масштабный экспорт «крутой» продукции, несущей отпечаток её культуры. Япония больше не является безликой экономической сверхдержавой. В Японии создается 60 процентов мировых анимационных сериалов, а её игры для приставок Playstation 2 и Nintendo пользуются не меньшей популярностью. Не так давно некоторые азиатские мультфильмы, вроде «Акиры», были приобретены Голливудом, а новые проекты — такие как музыкальные звезды с популярнейшими хитами, существующие исключительно в нарисованном виде,— стали привычными для масс. С момента выпуска популярного анимационного фильма Отомо Кацусиро «Акира» (1999 г.) «японимация» продолжает завоевывать мир. Американские дети больше знают Супер Марио, чем Микки Мауса.

Хотя мир пока ещё не смог дать трезвую оценку конкретным японским стилям жизни, молодёжь уже подсела на более-менее абстрактную концепцию «каваи». В настоящий момент мир находится под воздействием того, что Келц назвал «третьей волной японофилии» («Япономерика», стр. 5), первая из которых пришлась на восемнадцатый и девятнадцатый века, когда европейские художники открыли уникальную японскую эстетику, а вторая — на 1960‑е гг., когда хиппи и писатели-битники потянулись к азиатским духовным традициям. В этот раз японская культура нашла союзника в лице американской субкультуры, с которой она может слиться: (чёрной) американской «крутой» культуры. «Крутость»