Теперь Слейд сжимает мою руку.

– Я уже говорил, что все тебе расскажу. Просто не хочу тебя перегружать.

Я нежно ему улыбаюсь.

– Как бы то ни было, я горжусь тобой. Тем, что ты всех спас. Тем, что защищал их. Тем, что ты все понял, когда тебе было всего пятнадцать лет, когда мог легко сдаться.

Слейд протягивает руку и проводит пальцем по моей щеке.

– Не в моих привычках сдаваться.

– Ты очень настойчив, когда обращаешь на что-то свой взор.

– Взор редко меня подводит, – отвечает он, когда мы снова продолжаем путь.

Мы подходим к дому Элоры, и я спрашиваю:

– Почему твоя мать не живет с другими жителями деревни?

– Падение в разлом сказалось на ней сильнее, чем на остальных, – тихо говорит он. Глядя на его лицо, я вижу уныние в глазах, бремя, под которым согнулись его плечи. – Ее магия, ее слова, ее свет – все будто разом погасло. С тех пор, как мы очутились здесь, она произнесла всего несколько слов. Иногда я даже не уверен, что она меня узнаёт.

– Сомневаюсь, что это правда, – говорю я, чувствуя, как сжимается мое сердце. – Я видела, как она смотрит на тебя. Она тебя обожает.

– Жаль, что она больше не говорит, – хрипло признается он.

У меня спирает дыхание.

– Наверное, вам с Райаттом было очень тяжело, когда вы сюда попали.

– С нами была целительница – она была наполовину фейри. Она пыталась помочь моей матери, но уже ничего нельзя было изменить. Потому мне трудно здесь находиться и видеть ее такой. Знать, что я несу ответственность за всех… Это так эгоистично…

– Это не так, – уверенно говорю я. – Я понимаю.

– Райатт точно не понимает, – говорит он с ноткой горечи.

Я задумчиво хмыкаю.

– Райатт любит вашу мать, и ты же видишь, как он душой болеет за местных. Он не чувствует той же вины, поэтому не понимает, почему ты избегаешь деревни. Возможно, по его мнению, ты ее попросту бросил.

– Я бы никогда не бросил это место, – остановившись перед домом матери, говорит Слейд. – Или ее.

– Знаю. Уверена, Райатт тоже это знает. В глубине души.

Слейд бросает взгляд на темную дверь, будто скользя взором по ее выступам.

Что-то сильно сжимает мою грудь.

– Ты будешь по ней скучать, – тихо говорю я, отметив едва уловимые признаки горя в его глазах.

– В том-то и дело, – отвечает он. – Я скучаю по ней еще сильнее, когда я здесь. Потому что, когда я разорвал мир, мою мать от меня оторвали, и с тех пор она больше не была прежней.

Сердцем впитываю печаль его слов, наполнившись ею, как облако, впитывающее пар.

Слейд прочищает горло и качает головой.

– Стою тут, жалуюсь, как скучаю по человеку, который находится совсем рядом, тогда как ты лишилась родителей в совсем юном возрасте. Мне очень жаль.

– Почему? – отвечаю я. – Боль одного человека не нивелирует боли другого. Наши душевные страдания – это не соперничество, а мост к сопереживанию. Чтобы мы смотрели друг на друга и на каком-то уровне понимали. По-моему, это самое прекрасное, что может быть в горе. Порой нам удается найти в мире того, на кого можно посмотреть, стоя по другую сторону моста наших горестей, и понять, что мы не одиноки.

Слейд смотрит на меня таким незнакомым взглядом, что я даже не понимаю, что таится у него в мыслях. А потом он наклоняется и с такой нежностью целует меня в лоб, что у меня начинает ныть сердце.

– Ты замечательная.

Кожу покалывает там, где коснулись его губы.

– То же думаю и я о тебе.

Он снова качает головой, словно не может в это поверить, а затем открывает дверь. Мы входим, и Элора поднимает голову, сидя в кресле у камина, где шьет какую-то одежду. Заметив Слейда, она вспыхивает от радости, как в первый раз.

Спешно встав, она кладет одежду и встречает нас на середине комнаты. Элора оглядывает его с головы до ног, и, хотя Слейд ей улыбается, на ее лбу появляются морщинки, будто она чувствует, что сын обеспокоен, несмотря на попытки скрыть волнение.

Она кладет руку ему на щеку и смотрит в глаза, поэтому я решаю оставить их наедине. Пока Слейд шепчет ей утешительные слова, я подхожу к книжной полке и провожу пальцами по корешкам. Без перчатки чувствую текстуру книг и наслаждаюсь этим ощущением. Тем, как не изливается непроизвольно мое золото.

Оттягивая время, я рассеянно провожу взглядом по названиям и думаю об Элоре, о том, что с ней произошло, как она прошла через разлом. Мне совершенно очевидно, что она знает, кем являются Слейд и Райатт, но, возможно, не всегда. Возможно, когда она прошла через разлом, эта хаотичная магия слишком сильно на нее повлияла, а поскольку ее сила прорицания была связана с речью, то она и подавила ее магию и способность говорить.

Слышу сзади, как они шевелятся, и, обернувшись, вижу, как она суетится вокруг Слейда, практически толкая его за стол.

– Ладно, ладно, – говорит он с улыбкой.

Элора поворачивается ко мне и указывает на место рядом с ним. Поняв намек, я быстро подхожу и сажусь. Она гладит меня по голове, а затем бежит к шкафам и начинает доставать из них продукты, раскладывая на клетчатой ткани.

– Что она делает?

– Собирает мне еду, – говорит Слейд с улыбкой. – Зная ее, наверное, соберет и для тебя.

– О, она не обязана этого делать, – говорю я, кусая губу. – Ведь поставка еще не прибыла…

– У нее полно продуктовых запасов, – тихо заверяет Слейд. – И она настойчиво делает это всякий раз, когда я отбываю, как бы я ни пытался переубедить ее.

Я смотрю на нее, пока она тихо напевает, сворачивает ткань и завязывает концы.

– Она твоя мать. И хочет о тебе заботиться.

Элора подходит и, тепло улыбнувшись, ставит передо мной еду.

– И, похоже, о тебе, – нежно говорит Слейд.

– Спасибо, – говорю я ей.

Я тянусь за свертком, но она берет меня за руку и садится справа. Наши взгляды встречаются, и мы просто смотрим друг на друга. Сначала я смущаюсь от того, как она беззастенчиво меня изучает, но вскоре успокаиваюсь. Я замечаю сильное сходство между ней и Слейдом. Она обводит меня травянисто-зеленым взглядом, и мне интересно, что она видит. Интересно, о чем она думает.

Элора, безусловно, ничего не говорит, но когда она на меня смотрит, я слышу сотню слов по ее сияющим глазам. И тогда я задумываюсь, как выглядели