Шрифт:
Закладка:
Перехватив повод, я тронул коня и отправился дальше, но начали сгущаться сумерки, и, проехав пару вёрст, я решил устроиться на ночёвку. Развёл костёр, нарубил лапника и, поёживаясь, закутался в плащ. Угрюмо нависли замершие деревья. Печально закричала ночная птица. Оставшись наедине со своими мыслями, в попытках заснуть я проворочался полночи, и, едва развиднелось, я отправился в путь.
Оказавшись на распутье, я завертел головой, соображая, куда податься, но заблудиться мне не дал принесённый ветром трупный смрад. Примерно через километр открылось поле недавнего боя.
На лесной прогалине, на истоптанной тысячью ног и залитой кровью земле лежало множество тел, павших там, где строились и бились. Землю сплошь устилали трупы, части тел, обломки оружия, одежды и снаряжения. Немного в отдалении слева на краю берёзовой опушки дымились три погребальных костра, возле которых ходили и стояли несколько человек. Ещё дальше на кромке леса виднелся лекарский шатёр знакомого образца.
Возле шатра и кострищ хозяйничали батальонный колдун и его помощники. На кострах горели тела павших волковоев, в шатре лежал десяток раненых. Я оглянулся на поле боя. Навскидку там упокоились не меньше пяти-шести сотен древлян. Наверняка столько же ранено и не меньше бежало. Здесь горят три костра, значит пятнадцать моих бойцов нашли здесь последнее пристанище и ушли в небесный ирий. Плохо ты, Бор, учил своих спецназовцев. Соотношение потерь один к сорока должно бы меня обрадовать, но не обрадовало. Я ненавидел терять своих людей.
– Поздорову, воевода, – сзади подошёл лохматый мужик в чёрной одежде и сером, заляпанном кровью фартуке. Колдун. – Смотришь на работу наших волковоев?
– Хорошо поработали. Что здесь произошло?
– Смертоубийство произошло. Разве не зришь, сколь душ погибло и кануло в навь и в ирий.
– Их никто не звал грабить, насильничать и губить огнищан. За то надо платить. Эти уплотили.
– Да, потрудиться смердам предстоит немало. Столь голов отделить. А иначе нельзя, навь неупокоенная всю землю замучает.
– Сколь тяжко уязвлённых?
– Трое до ночи не доживут. Остатних выходим. Чуть полегшают, в повозки и в полк.
Почему-то мою душу скрутила тоска.
– Поеду я дале. Бывай здоров, лекарь. Довези болящих до места. – Я проводил его задумчивым взглядом, продолжая злиться на себя и на весь мир.
Ещё через восемь часов конного хода я всё-таки добрался до батальона, который осадил древлянский город Коростень. Вблизи ворот виднелись следы стычек. Волковои готовились к штурму.
– Эгей! Воевода пожаловал! – кто-то завопил из строя волковоев, и все подхватили: – Слава! Любо!! – и с разных сторон по старой памяти раздался громкий волчий вой, замелькали хищные улыбки на заросших лицах.
Я прошёл вдоль строя и по привычке вскинул руку к шапке, отдавая воинскую честь. Откуда-то справа подошёл комбат Клюс:
– Поздорову, воевода Бор. Поспешали изрядно и до вражьего логова ноне добрались. Днесь его выжжем.
– Погоди, комбат, рано приступ зачинать. Имаю иную задумку, абы подлым гадам похуже бысть. Мы их не побьём, мы их развеем, абы не осталось на свете духу древлянского.
– Это как?
– Многих воев из града вы давеча побили. За заборолом мужей сотни две не боле. А баб и щенков – изрядно. Мыслю в град сходить да принудить древлян врата распахнуть. Останет токмо собрать урожай. Мамок с сосунами да чад до десяти зим от роду отправим в Бусов град. Жрецы и ведуны их воспитают. Отроков, девок и баб продадим на закате. Отведёшь полон в Аквинк, Сермий али Добрудж. С древлянских земель возьмёте не мене десяти тыщ сервов. Вот и считай. С мужами ведаешь, что делать. А деды пусть доживают на руинах. Иначе то поганое семя не даст покоя Антании. Сколь вольной земли по Припяти, Случи, Горыни, Ужу, Тетереву захватили, и всё им мало. До Бусова града почесть добрались. Ненасытные твари. Сколь люда безвинного побили. Кто за Припять сбежит, дале не гнать. Пусть в болотах сидят. Не пожелали жить добро, пусть живут, как придётся.
Оставив лошадей и оружие, я пешком отправился по накатанной дороге к воротам древлянского града. Толстые серые брёвна частокола, заросшие понизу крапивой и чернобыльником, смотрелись угрюмо и мрачно. В стенах темнели прорезанные бойницы.
В полста метров от ворот в меня ударила первая стрела. Вот гады, видят же, что я один и безоружен. Пока дошёл до ворот, я насчитал уже с десяток попаданий стрел и одной сулицы.
– Не утомились зря стрелы метать? Лучше лбами о заборол постучите. Я един и без оружия, надобно баять с вожем, або с воеводой.
– Неча тута баять, убирайся к демонам, антский выблядок, ино получишь дубьём по башке. Всех вас надобно покончить, зазря токмо небо коптите.
– Мне с дурнями баять недосуг. Либо я баю с вожем, або с вами буде баять копья, топоры да мечи, как с вашими мужами, кои в нави без глав проклинают пославших их на погибель.
За воротами раздались громкий надрывный бабий вой, крики и плач с нотками ужаса.
– Ну, заходь, коль не трусишь, – вдруг смилостивился голос. Лязгнул засов, ворота заскрипели и чуть приоткрылись, чтоб только протиснуться. За воротами стояли около сотни воев со щитами и копьями. Других я разглядел на стене и над воротами. В их глазах светилась злоба, и ни капли сожаления.
– Реки, что хотел.
– Я антанский воевода Бор, избранный князем и светлыми богами на воеводство, с чём дано сие знамено, – я поднял повыше знак солнца.
– Мы не признаём вашего князя, наш вож Ингор. А Межамир нам не указ.
– А воля светлых богов – указ? А божий закон – указ. Ано вы его порушили, коль вкупе с ляхами напали на мирных огнищан, напали подло, когда антские вои ушли на великую сечу с погаными. Сей подлости светлые боги не могут снести, и за злые и противные деяния обрекли древлянское племя к изничтожению. Во исполнение воли богов, ноне надобно открыть врата на милость антанских воев. Малые чада и кормящие матки уйдут в Бусов град на житьё. Отроки, девки да бабы уйдут в полон, но живот сохранят. Вои либо на тризну идут, либо на честный бой за оградой. На раздумья времени нет. Сбирайте вече и ответствуйте, либо живот и неволя, либо погубление и позор.
