до середины локтя, а потом она неожиданно обрывалась, как будто ее кто-то отрезал. Такой же эффект возникает, когда наблюдаешь что-то торчащее из воды, находясь в ней самой.

Но Ромка решил проследить, куда же ушла рука гиганта, проткнув черно-зеленую плоскость. Ведь не отсекли же ее… Хотя… почему бы и нет, раз здесь и отсеченные головы сами по себе живут.

От удивления он даже раскрыл глаза. И картина в них резко поменялась. Хотя в первое мгновение по сетчатке еще гуляли зеленые пятна, но теперь они прыгали не в бездонной глуби недр, а по зеркалу черного пола, который переходил в три невысокие ступеньки. Ступеньки вели к алтарю с лежащими на нем подношениями: то были сложные венки из лиственницы или туи, начиненные внутри красными гвоздичными звездами и сердцами. А над всей этой траурной цветочной жертвой прямо из гранитного пола росла белая десница, в которой именно сейчас перекатывались от напряжения тугие жилы.

Сказав «брр», Ромка вновь смежил веки и, хотя ситуация для него теперь прояснилась, его все же передернуло от страдания чужой, пусть гигантской и скорее всего враждебной плоти…

Да, подобная картина не привиделась бы ему даже в самые сырые, самые мокрушные годы ЭПН.

Что ж, теперь все соединилось в одно целое. А выглядело оно так, что стоящий на колонне скорченный гигант и был носителем того факела, на который любовались тысячи прихожан Зала Славы. Это его рука, вмурованная в черный гранит, возвышалась в центре святилища. Это она сжимала рожок с вечным огнем так, словно хотела его раздавить. А вот почему она стискивала его стальной хваткой, никто из дневных пилигримов Мамаева кургана не знал. И почему факел выстреливал время от времени смертельным плазменным кольцом, тоже никто, кроме братьев-адельфов, не знал. Но главное в этом ужасном действе заключалось не в ответе на вопрос «почему?» — ключевая тайна Зала Славы была вмурована в другое слово — «зачем?».

* * *

Он не заметил, как поднялся уже ко второй очереди третьей галереи, которая начиналась с креатур эпохи первого солнца. Тех первых, смешных и нелепых опытов пытавшегося работать в союзе с материей Озара. К сожалению, Платон не мог наблюдать того, что видели представители старшего расклада, — энергетических оболочек Единого в форме так называемых девяти сфер или того же числа ангельских чинов. А ведь им и была отведена первая очередь галереи. Лишь иногда, при очень сильных возмущениях, что исходили от мощных господств и сил, а также довлеющих им властей, начал и архангелов, в атмосфере Храама появлялись плазменные слепки этих творений. Более высокие начала ангельской иерархии, огненные змеи — серафы, а также когтистые и бездушные керубы[249] — по причине тонких энергий на видимом плане наэлектризованного воздуха Лона проявлялись значительно реже и далеко не все, даже не зашоренные братья, успевали в быстрых всполохах разглядеть высших вестовых Богга.

Платон попытался вспомнить, какое расстояние на поверхности отделяет берег Волги от Мамаева кургана, потому что здесь, в Лоне Дающей, оно казалось бесконечным. Галерея высотой с двадцатиэтажный дом с нишами и ответвлениями выглядела целой Вселенной, в которую можно упрятать обычную — ту, что мы наблюдаем с поверхности матушки Земли.

За ангельской сферой открывались и все последующие оболочки материализации Слова, и здесь полагалось быть осторожным. Все эти великаны, сторукие и змееногие, «спустившиеся», «падшие», «огненные» и «колесные», «извивающиеся» и «пресмыкающиеся», — отличались крайне нестабильным и бунтарским нравом, из-за которого и были в свое время по приказу Высочайшего Пахана ликвидированы своими продолжателями.

Что способна натворить молодость Богга, пусть и дошедшая до Земли во втором издании? Когда, казалось, вот он, ключ к тайнам материи, найден — и остается только лепить из нее сильных и умелых помощников, которые в кратчайшие сроки соберут камни и поместят их в чашу и тем самым сольют в Единое Слово и Силу Его. Освободят из плена жестокого, избавят от юдоли скорбной. Не освободили, не избавили. Более того, передрались и Землю осквернили убийством в соперничестве за верховную над ней власть. И были уничтожены последователями. Но и последователи оказались не лучше, почему тоже были ликвидированы. И так продолжалось до той самой поры, когда Богг не догадался слепить маленькое и с виду никчемное существо — играющего, человечка разумного.

И ладно бы, человечек для гельманта не проблема. Но кто из подвластных Боггу начал подал идею о передаче искры Божжей лысой обезьяне? С коварной изуверской мыслью сделать это маленькое умелое существо более самостоятельным и эффективным. Мол, снабженное этой самой искрой, оно о ней и позаботится, и чисто интуитивно отыщет все части потерянного Слова и утраченной им Силы. И соберет, наконец, камни, и поместит их в Чашу. И двое станут одним. И всё растворится, как дым, сделавшись Единым.

Им.

Какой же изувер мог подать Неназванному такую крамольную, да что там крамольную, можно сказать, мазохистскую мысль! Ибо, передав искру Божжию играющему, все посредники между лысой, а теперь и рефлексирующей обезьяной и Логосом Изначальным становились излишни.

Излишни — значит не нужны. Скорлупой на ядрах орехов, шелухой на семенах стали бы вестники, сухой корой на растущем дереве стали бы они.

И все. Прощайте, девочки, глупышки земные, нежные и сладкие. Прощайте, одежды кожаные, прощай, истома, плоти, ласки, гудбай.

Зачем теперь ангелы играющим, когда они сами познали бы Богга и стали бы от Него, и стали бы Им самим. И чуть что, взывали бы — уже не к вестникам Его, к Самому Высочайшему.

Сами к Самому — без посредников.

Ай лю-лю.

Не вышло, хвала Тебе. Точнее, наполовину вышло. Потому как искру играющие получили, а от кого она и для чего она — не знают.

Мучаются.

Боггу молитвы — нам продолжение в силах Дающей.

Что ж, вот и он — тот, кто задумал совершить непоправимое для хранителей баланса. Нет, не чужой, не пришелец и не враг гельмантов вселенских — свой, можно сказать лучший из лучших… Он, ренегат-предатель, бунтовщик-изгой… Он, избранный носитель света и непревзойденный представитель — слова и дела Божжего в персти земной.

Справа стоит он, на высокой колонне, цепями железными прикованный, а цепи те сквозь ребра продеты, и ноги тернью опутаны, и дыра проделана в боку, чтобы не забывал, окаянный, дела свои злодейские — воровство искры Божжей у законных и, так сказать, полномочных представителей Его на Земле.

Но и этого мало предателю. Так дела его злобесные Братством представлены, что не на одни муки плотские обречен он, не одна лишь боль от одежд его кожаных терзает его.

Ибо проклят от века светоносец самозваный. И не