Шрифт:
Закладка:
Дортмунд обошли несколько сбоку, так что знакомых мест я не успел ни увидеть, ни разглядеть. Как только поднялись, от страшной встречной скорости воздуха смелó все «слезы» с окон, и стали они чистенькие. А я потом свое окно еще открыл, что гораздо интереснее. Аппарат идет очень «медленно». Ощущение скорости даже на самом верхнем мостике волжского парохода значительно больше. А тут почти не двигаешься с места. Поэтому очень странно, как, несмотря на это, быстро исчезают из вида одни группы предметов и появляются другие. Вот сейчас только обретались, почти неподвижно, над этим городком, с места не двигаясь, ползешь как улитка, а через пару минут и след его простыл. Вестфальский городок, видимый сверху, обязательно содержит следующее, независимо от своего размера или значения: 1) кирху одну, не готическую, а в стиле нашего «готического» складывания, я бы сказал – ромбоэдрическую; 2) паровозное депо круглое, на 20–30 стойл – одно; 3) дорогу светло-серую, обсаженную деревьями, – минимум одну; 4) завод с домнами – минимум один; 5) свалку с ямами и помоями – минимум одну. Во всех направлениях бегут мерклиновские поездочки; рельсовые пути похожи на скелет очищенной микроскопической рыбки. Если удается увидеть паровозик сзади, то он оказывается чрезвычайно похожим на кошку: такая же красненькая жопка, как у той, если у ней задран хвост. Ехать очень удобно, спокойно и тепло. Ни тряски, никаких неприятностей. Качнýло раза два при подъеме да раза 4 при спуске; а всю дорогу – ничего. Рейн с высоты довольно приличный, примерно с Клязьму у Владимира. На нем масса судов. Преобладают двухтрубные буксиры и узенькие черные баржи, которые годились бы в спасательные шлюпки для баржей волжских. О кельнских незадачах я уже писал, а завтра напишу подробно о следующих недостатках современного воздушного пути и о продолжении поездки; а сейчас, ребятки, уже поздно и спать пора. В заключение скажу только, что я разглядел типичную «конструкцию» Рейна и его отличие от Волги. Попросту: Волга – река равнинная, а Рейн – почти до самого Кельна – река горная. Ну, спокойной ночи, совсем сплю. Завтра буду продолжать. Всем привет, целую, будьте умники. Коля
Нютушка, сегодня успел за день много вещей (какая обида, сегодня 1-я половина дня опять ясная и солнечная, и кругом все самолеты летают!). Утром зашла за мной Немцова, и мы пошли вместе к Simonson’у [Ernst Simonson], оказавшему мне уже привычный теперь здесь прием. Он очень любезен, все сразу хочет мне показать, а своего сотрудника Hebestreit’a, занимающегося биомеханикой, уезжающего по делам в Дрезден, хотел непременно вызвать телеграммой. Я мог его унять, только доказав, что увижусь с Hebestreit’ом в Дрездене. А в воскресенье он специально для меня наладит показ всяких своих лабораторных фильмов. От него пошли мы к Bethe, оказавшемуся не только не генералом, но обворожительным красавцем с седыми волосами – Дориан Греем. …Bethe принял нас чрезвычайно дружески и просто, водил по всему институту и проболтал добрых 2 часа. Смотрел у него остатки той установки, которую мы с Татьяной пытались воспроизвести в ЦИТе. От него зашли пообедать, и от 3 до 4 я был свободен. ‹…› Потом отправился опять к Симонсону, который показывал у себя все очень подробно, и у него просидел до сих пор. На завтра зван Bethe обедать (как всегда здесь, – в ресторан). Как вы понимаете, Франкфурта еще почти не успел увидеть и «бебиком» ничего не снимал. Может, успею завтра после обеда, но здесь рано темнеет! Поэтому накупил вам пока открыток. В воскресенье ужо после кино пойду глядеть. Коля
Общее впечатление от Франкфурта такое: хуже Дюссельдорфа. Значительно менее красив, менее зелен и более грязновато-закопчен. Улицы напоминают питерские, такие, как Николаевская, Лиговка и т. д. Что заслуживает внимания, это вокзал… Они его пристроили, так что он теперь – Prairie – точно «генерала» в землю закопали. Внутри громадный, просторный, высоченный. ‹…› Что до Симонсона, то это очень интересный и способный человек, отличный конструктор и т. д.; мне он кажется несколько легкомысленным, но, может, при работе на производстве это так и нужно. Ну вот, пока вкратце, кажется, и все, пойду закусить, а вечером напишу еще.
Мергеша… в магазинах ничего особенного пока не видал, купил только нашим бабам по безделушке в их вкусе. Зато у Bethe видел крошечный токарный станочек Lorch W, который знал только по каталогу. …Ну, завтра будет такая же суета, как и нынче; очень уж курносый Симонсон вцепился. Всем привет до вечера…
НАДО ВАМ ДОСКАЗАТЬ ПРО ВЧЕРАШНЕЕ ПУТЕШЕСТВИЕ. Спустились мы в Кельне. Спуск делается так: так как самолет идет с большой, но неощутимой скоростью, то его наклоны на поворотах, вызываемые центробежной силой, не ощущаются, хотя они довольно значительны.
Я подозреваю, что если бы в кабине повесить отвес на веревочке, то он сохранял бы все то же положение относительно кабины. Если закрыть глазá, то не можешь и знать, наклонен ты или нет. Поэтому выходит так, что ты глядишь в правое окошко на что-нибудь прямо внизу и вдруг захочешь взглянуть в левое окно. Глянешь и видишь, что горизонт где-то низко-низко и вся «ландкарта» крутым уклоном уходит вниз. Что такое? Поглядишь налево – а налево большая-пребольшая гора до самого горизонта же, и все крыло на нее же проецируется. Мыслишь: а, так – значит, мы здорово наклонились. Так вот, близ аэродрома происходит как раз такой наклон ландкарты и так и остается. Повторяю: так как ощущения наклона нет, и быть не может, то и нет желания, например, ухватиться за что-нибудь и т. п. Это точно в кино – тебе показывают: весь пейзаж круто наклоняется и начинает ворочаться. И пусть бы себе ворочался, но это непонятным образом сопровождается тем, что земля становится все
