прямых вагонов нет, и там роль случайных попутчиков играют пассажиры. Иной раз, чтобы проехать верст 30, надо долго и вдумчиво изучать расписание и карту, составить, наконец, обстоятельный план действий и записать на бумажку. Потом достаточно пересесть в пути, в нужных местах, 3–4 раза, и ты уже будешь у желанной цели. Иногда и план изучать недостаточно. Тогда пассажир идет к кассиру, тот достает книжку и медленно листает ее, иногда с сомнением качая головой. Потом лезет на полку и, не только не ворча, а очень приветливо улыбаясь, достает другую книжку, позасаленнее, и надевает очки. Эта книжка радостно просветляет его мысли, он улыбается и говорит, что вот, если бы вы ехали в Witten-West не из Kabel’ а, как сейчас, а из Mengede, то было бы совсем просто и всего две пересадки. Но оба собеседника все-таки в Kabel’ e, а не в Mengede, и потому пассажир недоволен. Тогда кассир зовет буфетчика, а буфетчик, очень отзывчивый человек, привлекает к делу зятя, который в это время пьет пиво у стойки. Зять вспоминает, что когда-то его знакомый часто ездил эти 30 верст до Witten-West, но как он это делал – неизвестно. Пассажир тоже не сердитый, а очень добрый. Он согласен поехать (с одной пересадкой) в Mengede, хотя это совсем не по пути, и уж оттуда – в Witten-West. Ну что же, к вечеру он будет уже на месте. Кассир выдает ему билет. Окошечка у кассы нет, а устройство такое, очень веселое: ты кладешь деньги на полочку «а»; она поворачивается вокруг вертикальной оси и уносит деньги кассиру за стекло, а «в» приносит тебе билет и сдачу.

Дав путнику билет в Witten-West через Bochum – Mengede – Unna – Wetter и Soest, кассир снимает очки и надевает фуражку. Он важно проходит мимо пассажира (единственного на этой маленькой пустынной станции), притворяясь, что он в первый раз его видит. Затем он входит в контрольную будочку, берет щипцы и говорит пассажиру: «А вы куда едете? Ваш билет?» – и, прощелкнув билет и убедясь, что он есть, говорит уже любезно и приветливо: «Bahnsteige ins, bitteschön»[272], хотя на станции и всего-то один перрон. Потом он идет в буфет пить пиво, снимает фуражку и долго обсуждает с буфетчиком и кассиром этот редкий интересный случай.

Путь от Дюссельдорфа до самого Дортмунда (как мы ехали, через Mühleim – Essen – Bochum – еще что-то) – это один сплошной и непрерывный город. Едешь ты вечером, и ни одной минуты за окном не темно. Освещение, 3– и 4-этажные дома, улицы, трамваи и трамвайчики; запасные пути, депо, мастерские, фабрика; опять улицы и опять дома и трамваи. Каждые 10–15 минут остановка – вокзал вроде Харьковского, но чище и больше. 5–6 перронов, буфет; на вокзальной площади кремовые трамваи и 6-колесные автобусы. И так без перерыва до самого Дортмунда. А это 80 верст.

Расскажу еще совсем коротенько про сегодня. А то уж поздненько, первый час. Нынче с утра сладил установку. Потом ездил отдавать вчерашние пленочки проявлять, обедал, днем написал пару деловых писем, еще возился с мастерской, Мерьге письмо писал, потом занимался с Горкиным по биомеханике; потом мне весь день не могли осветительного шнура достать (в Москве бы Губарев сразу дал); потом «бебочку» запустили, потом письмо писал, в ванне мылся и опять вот пишу. Пожаловаться на мое «малописанье» трудно, правда?

‹…› Карлушенька, надо и тебе написать немножко. Получил твою открыточку и восхищен той картинностью, с какой ты описала, как бабы любуются чулками. И совсем ты не старая! Очень рад, что какао тебе нравится; не береги его для меня – у меня тут есть, а я вам из Берлина еще немножко пришлю. Пей сама – за мое здоровье и за наших отличных, чудесных баб. Какие они молодцы обе, правда? Кланяйся от меня старым Брандукам, приветствуй их. Очень надеюсь получить еще каких-нибудь фото, изображающих времяпрепровождение моей славной «Кабанихи». Ну, Карлушенька, все слава богу, и увидимся уж скоро, не скучай о сыночке! Спокойной ночи, Карлинька! Сын

Дортмунд, 22/XI

…Сегодня с утра делали первую съемку. Конечно, лампочки немножко капризничают, но в общем все хорошо. Камера на граммофонном заводе идет плавно и бесшумно. Контрольную лампочку сделали мигающую – посмотрим, что выйдет. Сейчас схожу за папиросами и письмо опустить, и пойдем проявлять. Погода яркая, и так тепло, что нельзя пальто надевать – на солнце градусов 20, вероятно! ‹…› От Шпрингера пока нет ответа, а от этого очень многое будет зависеть. Сегодня чудная летняя погода, ни одного облачка и жарко: до +12 в тени. Я гуляю без пальто и без вязанки, и все делают то же. Сегодня снял институт с разных точек зрения и спортретировал многих из сотрудников, кто мне интересен. Из просмотренных мной вчера фильмочек особенно удались портреты. Все они как живые, и вы увидите их такими, какими я видел оригиналы. Уж теперь Мергеша не скажет, что у Юры лицо как ж. Леночка прямо душенька, прямо хочется поцеловать экран. Иду бриться: сегодня лекция, а потом зван к зав. хим. лаб. Крауту [Kraut H.]. ‹…›

18:55. Ребятушки, поглядите на Доктора сейчас, ну, поглядите внимательно! Вот он сидит за столом и пишет открытку; в левой руке у него хлеб с маслом, который быстро убывает; а сам он одет в визитку с полосатыми брюками и в стоячий воротничок, негодник такой! Прочел сейчас последнюю лекцию, которая опять-таки сошла совсем благополучно. Сейчас за мной зайдет Краут, еще молодой, очень благообразный, даже красивый брюнет, с левой стороны лица совершенно исполосованный студенческими шрамами. ‹…›

22:40. Д-р вернулся из гостей от Краута, где его кормили вкусным ужином (3 блюда, каждое подавалось по 2 раза, итого 6) и разговорами о Мерклине № 1, коими увлекался когда-то Краут. Крауты живут за городом, ездил туда и назад в толстых трехосных автобусах. Сейчас Д-р сидит за своим черным письменным столом, заваленным рукописями, папками и коробочками от мятных лепешек, кои он очень любит, и сейчас сосет. Лампа под зеленым колпаком освещает его красивые руки и визитку. Темно-красная комната, фиолетовая пушистая кушетка, обеденный стол с фальшивыми фруктами в вазе, черный сервант с грудой импримешек – тонут в полумраке. Окна занавешены. Тепло. Мелодично звонят полночь часы в передней. В пепельнице с надписью «Salem-Aleikum» – остатки сигар. О чем думает этот скромный, но в то же время талантливый юноша… А думает Доктор про многое. Он думает, что вот ровно два месяца, как он уехал; что дóма он покинул не совсем безобразную и,