В первое воскресенье она, как обычно, отправилась на мессу, но чувствовала себя глупо. Она не смогла произнести ни одной молитвы. Преклонить перед Богом колени, зная, что собираешься согрешить снова, значило проявить лицемерие. Несмотря на смелые слова, которые она наговорила Дэвиду, они совершили грех – и точка. Притворяться, что возносишь молитву, не было смысла. На месте Господа она бы предпочла, чтобы такие люди вообще не приходили в церковь.

Валери ушла на ланч, для которого шесть человек собирались приготовить карри. Это звучало ужасно, но Клэр была бы не против составить подруге компанию. Она не решалась беспокоить Эмер и Кевина. Частые визиты могли натолкнуть на мысль, что она их использует. Клэр стыдилась приходить к ним домой, хотя они даже не подозревали о причине. Мэри Кэтрин обедала у Ноланов вместе с Дэвидом. Возможно, ей следовало ответить согласием, когда Дэвид наивно предложил раздобыть для нее приглашение с помощью Джеймса. Обед мог стать тяжким испытанием. Остальные гости могли разделить гнев и презрение миссис Пауэр, а Клэр очень сомневалась, что Джеймс или Кэролайн окажут ей поддержку. Однако слоняться без дела и ждать было не менее тяжким испытанием.

Это походило на роман с женатым мужчиной – как у той вечно удрученной девушки из общежития в прошлом году, которая влюбилась в преподавателя и по выходным подумывала о самоубийстве.

«Не глупи, – громко сказала Клэр сама себе. – Ни о каком сравнении и речи быть не может. У нас с ним общая квартира. Он вернется. Ради бога, он встречается с матерью, а не с женой. Почему мне так холодно? Откуда это гадкое чувство обреченности?»

На подъездной дорожке перед домом Ноланов стояло пять машин: мистера Нолана, его жены, Кэролайн и Джеймса. Дэвид не знал, кому принадлежала последняя. Он легко взбежал по ступенькам. Дверь открыла Брида. Она взяла его пальто и отнесла в комнату для завтраков, где уже висело множество других пальто.

Дэвид поднялся по лестнице в гостиную на втором этаже. Его мать стояла у камина, облокотившись о каминную полку.

«Обилие косметики, вычурный наряд, слишком много оборок на воротнике и манжетах», – подумал Дэвид.

Он не успел посмотреть, кто еще находился в комнате, потому что Молли испустила приветственный вопль:

– Блудный сын! Отрезанный ломоть!

Лучше бы она этого не делала. Ее слова вызвали переполох. Ему следовало тихо войти и поздороваться с родителями Джеймса. Но теперь, поскольку она привлекла к нему всеобщее внимание, он был вынужден подойти сразу к ней.

– Чудесно выглядишь, мама.

Он поцеловал Молли в щеку.

– О, ты еще худший льстец, чем твой отец, – сказала она глупость высоким голосом, который он ненавидел.

Дэвид осмотрелся вокруг. Миссис Нолан выглядела, как обычно, рассеянной и немного взволнованной. Он в очередной раз удивился, почему мать не замечает, что Шейла Нолан чудна`я или, скорее, чокнутая, если выражаться точнее.

– Рад быть у вас в гостях, миссис Нолан, – почтительно произнес он.

– О! Дэвид.

Она посмотрела на него так, словно никогда раньше его не видела, но выучила его имя, чтобы он почувствовал себя желанным гостем.

– Как хорошо, что ты пришел навестить нас. Твоя мать тоже здесь.

Шейла Нолан обвела гостиную потерянным взглядом.

– Да-да, я видел ее, – кивнул Дэвид.

Ему показалось, что он загнан в ловушку; миссис Нолан всегда умудрялась внушать окружающим чувство затравленности.

– Мне сказали, ты любишь шерри. Ты предпочитаешь сладкое или сухое?

Женщина пристально посмотрела ему в глаза, словно ожидала ответа на вопрос, в чем состоит смысл жизни.

– Сухое было бы очень кстати, миссис Нолан, – ответил Дэвид.

Он терпеть не мог шерри любого сорта и обратил внимание, что Джеймсу удалось достать джин с тоником. Но было слишком поздно – бокал с шерри оказался у него в руке. Кэролайн разговаривала с Мэри Кэтрин у окна. Два священника беседовали с мистером Ноланом. Один из них выглядел знакомым, хотя Дэвид никогда раньше его не встречал. Вошла Брида, неся блюдо с сырной соломкой и кусочками сельдерея с сырной начинкой.

Голоса матери и миссис Нолан, которые пытались втянуть его в лукавый диалог, отступили на задний план, и Дэвиду захотелось очутиться рядом с Клэр в их маленькой комнатке с банкой томатного супа на столе – за много миль от этой жарко натопленной комнаты и пустой болтовни. Он машинально отвечал на вопросы: да, работа довольно тяжелая, нет, он незнаком с этим специалистом, но, конечно, знает его по имени; как мило со стороны Ноланов, что они c ним переговорят. Он расспросил мать о доме, об отце, а также о том, как поживает Бонс после ужасного инцидента с краской. Молли Пауэр сказала, что Бонс никогда не был красавцем, а теперь и вовсе был способен напугать любого. Пролитая краска затвердела и слиплась, поэтому с пса срезали очень много шерсти. Бонс выглядел очень странно, но, конечно, не подозревал, что выглядит иначе. Даже в старости он по-прежнему носился кругами с радостным лаем. Молли пожаловалась, что Бонса теперь не взять с собой на прогулку, потому что объяснять всем прохожим, что стряслось с собакой, было долго, а вспоминать, как его нашли на кухонном полу лапами кверху в луже красной краски, – невыносимо.

– Ты приедешь до Пасхи, чтобы повидаться с ним? И с нами, разумеется, – спросила она.

– Вряд ли… кстати, насчет Пасхи… – начал Дэвид, но Шейла Нолан захлопала в ладоши, сообщая, что обед готов.

Они перешли в другую натопленную комнату, где на столе, накрытом на девять персон, стояли две откупоренные бутылки вина, а на разделочном столике лежал огромный кусок говядины.

– Вот это жизнь, – задумчиво произнесла Молли Пауэр, когда они вошли в комнату с тяжелой темной мебелью и плотными шторами.

В ее голосе звучала зависть к тем, кто мог собрать людей за изысканным столом вдали от Каслбея.

Дэвид отвлекся от мыслей о грязноватой комнате менее чем в двух милях отсюда и заставил себя проникнуться симпатией к матери. Папа всегда говорил, что для счастья Молли нужно совсем немного. И это было правдой, мать наслаждалась эффектным обедом, который Шейла Нолан устроила в ее честь. Дэвид не хотел быть с матерью грубым и не собирался портить ей обед. Расскажет о Пасхе потом.

Он сидел между Кэролайн и священником. Девушка находилась в отличной форме, обладая изрядным запасом чужих секретов и желанием пошептаться.

– Как думаешь, Джеймс серьезно относится к этой янки? Давай, ну же, он должен был тебе сказать. Я не верю, что он способен сохранить это в тайне. Парни обо всем друг другу рассказывают. Я знаю, что это так.

– Ты ошибаешься, Кэролайн, мужчины слишком нежны и деликатны, чтобы делиться переживаниями. Была бы у нас сила женщин, которые легко вытаскивают свои чувства на всеобщее обозрение, чтобы проветрить их,